– А что тут выбирать-то? Пора мне. До свидания.

И появилось уже ощущение открывающегося в пустоту провала, когда прошелестел над залом мягкий, спокойный такой голос:

– Это не совсем то, что нам нужно, Величайшие. И все же… Попробуйте взглянуть на проблему с другой стороны. Шефанго, конечно, мерзкие твари, но, если они так преданы своим друзьям, это можно расценивать как доказательство благородства и чистоты помыслов. Давайте дадим императору отсрочку. И магию.

Что интересно, «мерзкие твари» абсолютно меня не задевают. Привык? Или инстинкт самосохранения проснулся?

– Интересно, а у Величайших тоже вдруг инстинкты заработали? Примолкли они, все так же вдумчиво меня разглядывая. Я только в теории знаю, что такое спектральный анализ, но там, в зале, я с ним, кажется, на практике столкнулся. В роли образца лабораторного.

И ведь плевать им на «благородство и чистоту помыслов» несуществующие.

Тогда почему?..

И звездная круговерть над феерической лентой дороги.

– Я же говорил, – журчит мелодичный голос Элидора, – ничего с ним не сделается.

Вот мерзавец! Мог хотя бы из вежливости поволноваться.

Впрочем, Сим волновался за двоих. Он бы волновался за троих, но сэр Рихард тоже внес свою лепту в атмосферу повышенной нервозности, составляя половинчику конкуренцию. Правда, де Шотэ переживал не за мою сохранность, а за безопасность всего отряда. Но это тоже неплохо.

Я уселся на травку. Достал трубочку…

А вот закурить оказалось сложнее: руки – мит перз! – дрожали так, что табак сыпался куда угодно, только не туда, куда надо. Спасибо Элидору, он изъял у меня трубку, набил ее, раскурил и вернул обратно, Надо же, какой заботливый! Кого другого я за такую заботу пристукнул бы не раздумывая. Может, и этого пристукну когда-нибудь?

Да, когда-нибудь непременно.

– Маску-то куда девал? – вяло поинтересовался эльф. Естественно, он поинтересовался именно в тот момент, когда я от души затянулся. И, естественно, я немедленно поперхнулся дымом, осознав смысл вопроса. Целую вечность, кажется, я давился кашлем, вытирал выступившие слезы, пытался материться и отмахивался от воодушевившегося Сима, вознамерившегося дать мне по спине. А потом, когда дым наконец вышел, частью, по-моему, через уши, мое императорское Величество сообразило, что маски-то и правда нет.

– Не-а, – зевнул Элидор. – Не боюсь я тебя.

Вот мерзавец!

А Сим, чуждый деликатности, уселся передо мной на корточки и принялся разглядывать, сопровождая этот процесс комментариями. Простая гобберская душа не допускала и мысли о том, чтобы хоть как-то смягчить сделанные выводы. Я догадывался, конечно, что, с общепринятой точки зрения, не блистаю красотой, но мне никто никогда об этом не говорил. Теперь сказали.

Элидор, слушая Сима, тихо ухмылялся. (Тихо, но до чего же паскудно!) Даже палатин хрюкал себе под нос при самых интересных комментариях.

Я терпел-терпел, а потом вокруг гоббера пробежала огненная дорожка, взметнувшись стеной в два его роста. На де Шотэ это подействовало отрезвляюще. Элидор приподнял бровь. А мерзавец-гоббер завопил что-то нечленораздельно-восхищенное и тут же, едва пламя спало, пристал ко мне, дергая за рукав:

– Эльрик! Эльрик, покажи еще фокус, а! Ну покажи! Великая Тьма! Вернусь домой! Соберу войска! И СОТРУ ЛЕН С ЛИЦА ЗЕМЛИ!!!

А вечером, укладываясь спать, Элидор заметил словно бы про себя:

– Слушай, Торанго, а если твои россказни про Предсказание – правда, Демиургами мы тоже можем стать?

– Нет, – честно сказал я. – Врагу такой жизни не пожелаю.

Хотя помечтать было приятно. И я помечтал.

Секунды две.

Десять прожитых тысячелетий научили меня, что мечтать много – вредно. Тем более о несбыточном. Потом Элидор заснул. Сим тоже захрапел, завернувшись в плащ. Палатин поклевал носом, едва не свалился в костер и тоже счел за лучшее улечься. А я занялся ужином.

Боги! Как я ненавижу гномятину!

Домой хочу! Там гоблины. Жирные. Нежные. И вообще, дома хорошо. А тут… Лошадей нет! Сроки поджимают, В смысле, все вышли. Палатин морды строит. С эльфами дружбу вожу. Завтра с утра придется нам, как идиотам, пешочком, пешочком через леса пилить аж до самого Аквитона! Насчет Аквитона, это я, конечно, малость преувеличиваю. Но до Лана точно придется. Лошадей только там достать можно.

Разве так живут?

Скачка, которой не будет конца. Сменяющие друг друга деревушки и посады. Вечная пыль из-под копыт. Шефанго был тяжелее всех, и его коню приходилось туго. А впереди несся Сим, обдавая Элидора ошметками грязи из-под копыт. Эльрика обдавали грязью Элидор и палатин.

Впереди Аквитон. Элидор все погоняет и погоняет своих лошадей, словно не видит, что те и так выбиваются из сил. А в Аквитоне Кина. И император, не замечая что делает, вонзает каблуки в бока несущегося во весь опор коня.

Скорее!

Скорее!

Плевать, что они не успели в срок.

Плевать на орден и на задание!

Плевать на все!

Кина! Кина! Кина!

И все же нельзя было скакать не останавливаясь. Следовало подумать о лошадях. Не из соображений гуманности, а по той простой причине, что покупать новых становилось все сложнее. Монахи по-прежнему избегали показываться в городках и деревнях. Эльрик полностью разделял их опасения.

Орден Бича жаждал крови. И сэра Рихарда он тоже жаждал. Но и кровь, и сэр Рихард были нужны спешащей на юг троице.

Ужинали молча, привычно не считая за разговор монолог Сима.

Потом Элидор отошел от костра. Сел под дерево, завернувшись в плащ.

Эльрик докурил трубку. Посмотрел на спящего гоббера. На де Шотэ. Зевнул. И тоже улегся возле огня. привычно накрыв ладонью древко топора. Ночь была такой тихой, что становилось жутковато. Нехорошая такая стояла над лесом тишина. Гулкая.

Пустая.

С топором в руках и вскочил он на ноги, когда толкнуло во сне предчувствие беды. Качнулся в сторону. Уходя от предполагаемой стрелы. Осматриваясь. Готовый рубить. Драться. Убивать.

Багряно рдели в костре угли, переливаясь ленивыми обожравшимися червячками пламени. Черными казались деревья. Душила тишина. И билась звоном тревожная ярость. Мешалась с вязким шорохом страха.

Элидор?

Эльф сидел у огня. Не бледный даже. Серый какой-то. И взгляд его метался, словно пытаясь уследить за переползающими по углям багровыми сполохами. Стылая неподвижность – как будто Ночная Владычица, походя, коснулась монаха своим ледяным посохом. Но бьются, кричат на мертвом лице живые глаза.

Страшные глаза.