Интересно, почему ему, Курту, всю жизнь приходится отстаивать свое скандинавское происхождение? Мало ли кто где родился и рос…

– А выглядит так, будто немец – я, а не ты!

– Так оно и для всех выглядит, – опять не солгал, помнится, Курт. – У тебя даже акцент в датском – немецкий.

Это была маленькая месть: Курт понимал, что наносит удар ниже пояса… правда, сантиметра на полтора только ниже.

– У меня из-за тебя немецкий акцент, – был, сразу очень возбужденный, ответ. – Датскому прежде всего ты меня учил, вот я твой акцент и перенял! Так что не тебе меня в этом уличать… пардон, конечно!

– Да не хорохорься ты, ладно, – пошел на мировую Курт, – это я просто к тому, что ты тоже ведь в каком-то колене немец, сам говорил… да и видно оно, в конце концов! А почему именно в данный момент стало важно, кто из нас немец?

– Потому что немецкие дети сызмальства играют в одну карточную игру… – В глазах – торжество, причем торжество над ним, бедным Куртом. – Заметь, карточную игру, а не просто игру, и называется игра – Schnipp-Schnapp-Schnurr!

– Это кто ж тебе сказал, что немецкие дети сызмальства в карты-то играют? Мы не играли… у нас и карт никаких не было. И потом, родители мои, увидь они у меня карты в руках, под домашний арест бы меня посадили: у нас в семье в карты вообще не играли… презирали карты!

Еще не договорив этого, Курт вспомнил всё. Да конечно же: Schnipp-Schnapp-Schnorrum-Rex-Basilorum – это уже на границе отрочества, это уже гимназия! Тогда-то он и услышал Rex Basilorum, который теперь, сказать по совести, один интересовал его в сем бесконечном ряду речевых несуразностей.

В общем, так: однокашники Курта, было время, то и дело дулись в эту игру, из их словаря и залетел в его сознание Rex Basilorum… только тогда Курт даже и не озаботился тем, что оно могло бы значить, потому как сам в карты в детстве и отрочестве не играл, да и потом не играл никогда. Но вспоминалось, что игра, вообще-то говоря, была страшно заразная… может быть, если положить руку на сердце – положить? – и сам он все-таки сыграл в нее пару раз, однако поручиться за это сейчас не мог бы и совершенно не помнил ни как в нее играют, ни всколькером, ни чем игра кончается – ничего!

– А какие там правила были? – сугубо из вежливости поинтересовался Курт, понимая, что это ему низачем.

– Почему же «были»-то? Еще и сейчас все в Schnipp-Schnapp-Schnurr играют… говорю тебе: популярная детская игра. Но правил я пока не выяснял.

– Ты, что же, хорошо в картах разбираешься?

– Я? Господь с тобой! Я даже названий мастей не знаю. Играл когда-то, по молодости, в дурака, но сейчас, наверное, и как в дурака играют, не вспомню.

– Ну вот, сам – и то не помнишь, а меня упрекаешь! Хотя мне-το как раз вспоминается кое-что, но что конкретно вспоминается… дурацкая это игра была и элементарная совсем. А чего ты вообще-то к картам привязался? Начиналось все, насколько я помню, вполне мирно – со сказочной формулы андерсеновской… и вдруг – на тебе: карточные игры!

– Да не пользовался Андерсен этим как сказочной формулой! Snip-snap-snurre-bassilurre только в речи Маленькой Разбойницы один раз и мелькнуло, причем, как бы это сказать… проходным совсем образом, уже чуть ли не в эпилоге «Снежной Королевы», я всего Андерсена от корки до корки пролистал. Вот snip, snap, snude, så er historien ude y Андерсена не один раз встречается, – но оно ведь не андерсеновское, оно в датском фольклоре как таковом гуляет…

– В датском фольклоре как таковом и много чего другого гуляет! Tinge-linge-later есть, kuk-kuk, kuk-kuk fallera есть… даже kom-fal-ri-de-re-de-ral-la! Надо же тебе было именно к snip-snap-snurre привязаться… что тебе в snip-snap-snurre, скажи ты мне, ради Бога, по-человечески!

– Сообщение там, Курт, я говорил… в том числе и по-человечески говорил, ты забыл просто. Со-об-ще-ни-е. Персонально мне сообщение, оно в детстве было послано, через одного актера-драматического-театра, который для того, небось, в моей жизни и возник… а что слова значат – и в детстве непонятно было, и теперь непонятно!

Курт тогда совсем глубоко вздохнул и сказал – видит Бог, через силу сказал:

– Есть психическое расстройств, я про него читал где-то и раньше помнил даже название… – когда людям кажется, что внешний мир постоянно посылает им закодированные сообщения, которые необходимо прочесть. Такие люди пробуют, например, выстраивать все газетные заголовки на одной полосе в якобы связный текст – и пытаются уловить message, направленный непосредственно в их адрес. А другие – они вывески читают как-то по-особому… задом-наперед, скажем, чтоб якобы закодированное сообщение раскодировать. Третьи разлагают слова на части и части переставляют: ищут, стало быть, в словах значения, которые словам этим не присущи и не могут быть присущи… У тебя, часом, не расстройство психическое?

Курт до сих пор помнит ответ – жуткий такой ответ, совершенно прямой. Безжалостно прямой – что так, дескать, оно все и есть, бесценный мой Курт! Мир вокруг нас действительно полон самых разнообразных сообщений – некоторые адресованы сразу всем, другие – кому-то конкретно, причем сообщение может прийти откуда угодно: из газеты (и не обязательно группировать заголовки), с вывески (и не обязательно переставлять буквы), из случайно подслушанного на улице разговора, с граффити, увиденного из окна автобуса, с надписи на пачке сигарет… И если, бесценный мой Курт, считать такую точку зрения признаком психического расстройства, тогда, например, Китай – определенно страна психов! Ибо китайцы, коли верить историкам (а ты ведь веришь историкам, бесценный мой Курт?), издавна искали гексаграммы И-Цзин вокруг себя: в рисунках на панцире черепахи, в трещинках на посуде, в кладке мостовой… и, находя, строили по гексаграммам этим жизнь, предварительно выяснив толкование штрихов. Так почему же, дескать, быть внимательным к гексаграммам вокруг – не психическое расстройство, а быть внимательным к словам – психическое расстройство? Нет вокруг нас случайных слов! Любое прозвучавшее слово уже повлияло на все будущие слова сразу, ничего не может быть произнесено без последствий, а написано – и подавно. «Wer schreibt, der bleibt».

– Это что еще за мудрость такая немецкая? – спросил тогда Курт.

– Это мама твоя мне однажды сказала… Заглянула среди ночи на кухню, где я сидел и что-то писал, вздохнула и сказала: «Schreibst du noch? Gut… wer schreibt, der bleibt».

Курт еще подумал, что надо бы поговорить с мамой: не подливала бы хоть она-то масла в огонь, – да так и не поговорил, не успел…

А признаки психического расстройства, тем не менее, оказывались налицо… по мнению самого Курта, конечно, – так что он тогда, времени не теряя, сразу завозражал, начал кипятиться, предложил к обсуждению любимую свою категорию, категорию вчитывания…

Дескать, все беды человечества – и перестань, пожалуйста, называть меня «бесценный-мой-Курт»! – суть результат именно вчитывания: сумасшедшее человечество вчитывает свои смыслы в… во все, что читает. Написано о чем-нибудь – так об этом бы и читать, ан – нет, мы ищем тайных смыслов, мы не верим тому, что под рукой лежит! Сознание наше строит энигмы из простейших высказываний типа «стоят холода»… – вот тебе и намек на политическую, дескать, стагнацию! Но, господа хорошие, «стоят холода» значит только, что температура ниже нуля, остальное вы придумали! Посмотрите-на-птиц-небесных, учил Иисус: они не сеют, не пашут… или как там, ну ладно, я не об этом, я о том, что птицы небесные не строят энигм, они поют без подтекста! Как Бог научил, так и поют, и каждая их песня есть правда, сущая правда – и ничего больше!