Я понял, что начинаю засыпать. Это не входило в мои планы, и я стал бороться со сном, но бессонные ночи вдруг навалились на меня как чугунная плита. Вспомнил о кофе в термосе, однако до него надо было дотянуться, а мне не хотелось двигаться. Я пригрелся в спальном мешке, приспособившись ко всем неровностям почвы; ощущение уюта усыпляло как наркотик. Крышка термоса выпала из рук, но я даже не открыл глаза.

Не знаю, как долго я спал. Я все еще сидел у дерева и вдруг очнулся, едва сдержав крик. Показалось, будто кто-то над моим ухом громко и отчетливо спросил: «Что это?»

Я чувствовал, как кровь медленно струится в затекшей шее. Огоньки в поселке уже погасли. В лесу было тихо, лишь чуть слышно шелестел ветер в ветвях деревьев. Иногда раздавался треск сучка.

Питер вскочил на стену крепости, махнул нам с Джеми рукой, чтобы мы замерли, и спросил:

— Что это?

Мы находились на улице с утра, как только на траве высохла роса. В воздухе парило, ветер был теплым, как мыльная пена, небо от жары выглядело бледным и дрожало точно пламя над свечой. В траве под деревом стояли бутылки с красным лимонадом, на случай если захочется пить, но они уже нагрелись и их облепили муравьи. В конце улицы кто-то стриг лужайку, рядом было открыто окно кухни, и в нем громко работало радио. На обочине две маленькие девчушки по очереди катались на трехколесном велосипеде, и Тара, противная сестрица Питера, играла со своей подружкой Одри в школу — обе орали на рассаженных рядами кукол. Кармайклы купили поливочный аппарат: мы бы с любопытством поглазели, как он работает, но миссис Кармайкл была та еще стерва — Питер сказал, что если заберешься к ней в сад, то она проломит тебе голову кочергой.

Мы катались на велосипеде. Питеру на день рождения подарили «ивел нивел» — после правильной настройки на нем легко можно было перепрыгнуть через пачку старых комиксов, — и он решил стать гонщиком, так что мы практиковались. Соорудили трамплин из кирпичей и листов фанеры, хранившихся в сарайчике у отца Питера («Каждый день будем подкладывать по кирпичу, — обещал Питер, — чтобы он был все выше»), но сооружение шаталось под ногами, поэтому на спуске я жал на тормоза.

Джеми пару раз спрыгнула с трамплина, потом отошла в сторону и стала хмуро обдирать с руля наклейку или бить по педалям, заставляя их вращаться. В то утро она явилась позже обычного и весь день вела себя тихо. Джеми и раньше не отличалась разговорчивостью, но теперь в ее молчании возникло нечто новое: оно давило на нас с Питером как грозовое облако, и нам было не по себе.

Питер соскочил с трамплина, завопил и дико завилял рулем, чуть не наскочив на девочек с велосипедом.

— Дурак, ты нас всех задавишь! — крикнула Тара через плечо. Она была в длинной цветастой юбке, волочившейся по земле, и в большой шляпе с ленточкой вокруг тульи.

— Ты мне не босс, — усмехнулся Питер.

Он свернул на лужайку Одри и на ходу лихо сорвал шляпу с Тары. Тара и Одри дружно завизжали.

— Адам! Лови!

Я помчался за ним в сад — если бы появилась мать Одри, у нас были бы неприятности, — и ухитрился поймать шляпу, не свалившись при этом с велосипеда. Я нацепил ее на голову и проехался по «классной комнате» без рук. Одри попыталась столкнуть меня, но я увернулся. Она была симпатичной и сердилась только для виду, поэтому я старался не наезжать на ее кукол. Тара уперла руки в бока и принялась орать на Питера.

— Джеми! — крикнул я. — Едем!

Джеми стояла у дороги, постукивая передним колесом о ребро бордюра. Потом она бросила велосипед, быстро вскарабкалась на стену и исчезла на противоположной стороне.

Мы с Питером сразу забыли о Таре («Ты совсем спятил, Питер Сэвидж! Подожди, вот мама узнает…»), нажали на тормоза и уставились друг на друга. Одри сорвала с меня шляпу и побежала, проверяя, не гонюсь ли я за ней. Мы бросили велосипеды на дороге и полезли вслед за Джеми.

Она раскачивалась на подвешенной к веревке шине, голова была опущена, я видел лишь волосы и кончик носа. Мы уселись на стену и стали ждать.

— Сегодня утром мама меня мерила, — выдала наконец Джеми, посасывая царапину на руке.

Я невольно вспомнил дверной косяк у нас в доме: полированную деревяшку с карандашными метками и датами, обозначавшими мой рост.

— И что? — спросил Питер. — Стоило поднимать переполох.

— Для школьной формы! — заорала на него Джеми. — Идиот!

Она спрыгнула с покрышки и побежала в лес.

— Фьють, — присвистнул Питер. — Что это с ней?

— Интернат, — проговорил я, чувствуя, как у меня упало сердце.

Питер взглянул на меня хмуро и недоверчиво.

— Но она не поедет. Ее мать сказала.

— Нет. Она только сказала: «Посмотрим».

— Да, и с тех пор об этом речи не было.

— Ну а теперь, значит, была.

Питер прищурился на солнце.

— Пойдем, — произнес он, спрыгнув со стены.

— Куда?

Питер взял два велосипеда, свой и Джеми, и повез в садик. Я потащил за ним свой.

Мать Питера развешивала во дворе белье.

— Хватит дразнить Тару! — велела она.

— Ладно, — буркнул Питер, свалив велосипеды на траву. — Мам, мы пойдем в лес, хорошо?

На земле было постелено одеяльце, и на нем ползал младенец — маленький Шон Пол — в одном только памперсе. Я слегка толкнул его кроссовкой, он перекатился на бок, схватил меня за ногу и засмеялся.

— Привет, малыш, — улыбнулся я.

Мне не хотелось искать Джеми. Я бы предпочел остаться здесь и присматривать за ребенком, пока Питер не вернется и не сообщит, что Джеми отправляют в школу.

— Чай в половине седьмого, — напомнила миссис Сэвидж. Она протянула руку и пригладила растрепанные волосы сына. — У тебя есть часы?

— Да. Пошли, Адам.

Когда возникали проблемы, мы всегда собирались в одном месте — на верхней площадке крепости. Лестница к ней давно обвалилась, и снизу никто бы не догадался, что там что-то есть. Попасть туда можно было, лишь забравшись по наружной стене и спрыгнув на каменный пол. Обвитая плющом, с торчавшими из трещин кустами, башня нависала над головой, как птичье гнездо.

Джеми находилась там — сидела, забившись в угол и уткнувшись в сгиб локтя. Она безутешно плакала. Когда-то давно она сломала ногу, угодив на бегу в кроличью нору. Всю дорогу мы тащили ее на себе, и она не уронила ни слезинки; даже когда я споткнулся и больно тряхнул ее ногу, только охнула: «Эй, Адам, осторожнее!»

Я спрыгнул на площадку.

— Уходите! — крикнула Джеми сдавленным от рыданий голосом. Лицо у нее было красное, волосы растрепались. — Не хочу никого видеть.

Питер остался сидеть на стене.

— Тебя отправят в интернат? — спросил он.