Макс ошеломленно замер. Ему и в голову не пришло, что хитроумный гестаповец, привыкший к осторожности, раскусит план Люка и явится на встречу вооруженным. Выдавать своего присутствия не стоило – от неожиданности фон Шлейгель мог выстрелить, – но Люку грозила страшная опасность. Что делать?

Обрывки мыслей вихрем закружились в голове Макса. Юноша лихорадочно обдумывал свои дальнейшие действия, понимая, что ситуация вышла из-под контроля. Среди личных вещей полковника Килиана Макс обнаружил револьвер и взял его с собой – на всякий случай, для острастки. Пользоваться им юноша не собирался, но, похоже, другого выхода не было: неумолимо приближалась трагическая развязка. Люк бросил вызов своему врагу, подстрекая его нажать на спусковой крючок. Фон Шлейгель с трудом сдерживал ярость, беспомощно размахивая своим «вальтером».

Потом Макс услышал щелчок взведенного курка и понял, что настало время действовать: вот-вот прозвучит выстрел. Если не вмешаться, то Люк погибнет. Не раздумывая, Макс выскочил из укрытия и приставил дуло отцовского револьвера к затылку фон Шлейгеля.

– Не двигаться! – воскликнул юноша.

Люк изумленно уставился на Макса.

– Кто… – ошарашенно выдавил из себя фон Шлейгель.

– Я – сын полковника Маркуса Килиана и так же, как отец, ненавижу нацистских преступников.

– Сын Килиана? Не может быть… – растерянно пробормотал бывший гестаповец.

– Помнишь туриста, который заговорил с тобой по-немецки? Я заметил, как ты вздрогнул, и понял, что ты – тот самый хладнокровный убийца, о котором упоминают материалы военных архивов. Твои преступления не останутся безнаказанными!

– Килиан, я…

– Не двигаться! – повторил Макс, взводя курок. – У меня другая фамилия. Брось пистолет, мерзавец!

– Макс, зачем вы здесь?! – Люк шагнул вперед, и дуло пистолета уткнулось ему в грудь.

– У вас руки дрожат, юноша, – презрительно заметил фон Шлейгель. – По-моему, сын бравого полковника струсил. А мне не страшно, – бросил он и выстрелил.

Макс с криком бросился на убийцу. Люк согнулся и застонал. Пистолет фон Шлейгеля со стуком упал на каменистую почву.

* * *

Услышав громкий звук выстрела, Люк решил, что стрелял Макс. Внезапно руки залила горячая волна крови, тело пронзила отчаянная боль, ноги подкосились… Фон Шлейгель неожиданно толкнул его в грудь, Люк машинально схватил гестаповца за лацканы, и противники покатились по замшелым скользким камням к самому краю отвесного утеса. Макс рванулся вперед и сгреб в кулак ворот вощеной куртки Люка. Фон Шлейгель перевалился через край и висел над пропастью, вцепившись в ноги противника. Макс отбросил револьвер и потянул изо всех сил, с трудом удерживаясь на вершине. Под весом фон Шлейгеля все трое неумолимо скользили к пропасти. Люк пинал врага, но бывший гестаповец не разжимал пальцев.

– Ты умрешь со мной, Равенсбург! – вопил фон Шлейгель, перекрывая рев водопада.

– Я отправлю тебя прямиком в ад! – прохрипел Люк и взглянул на Макса. – Отпусти меня!

Юноша упрямо помотал головой.

– Ни за что! Вы ранены…

– Макс, у меня вот-вот наступит болевой шок. Выпусти меня, умоляю! Дай покончить с мерзавцем!

– Но вы безоружны…

– Не волнуйся за меня. Тут, внизу, есть уступ…

– Послушайте, я сбегаю за помощью… – выдохнул Макс. – Кстати, в Апте нас Джейн дожидается.

– Не надо никого звать, – устало выдохнул Люк.

– Но…

– Макс, прекрати! Никому ни слова – ни о «Моссад», ни о досье. Поезжай в Л’Иль-сюр-ла-Сорг, разыщи мою дочь и Робера, моего старого знакомого, позаботься о них.

Макс угрюмо кивнул.

– Обещай мне! – настаивал Люк.

– Обещаю, – решительно произнес Макс.

– Твой отец был человеком слова. Надеюсь, ты унаследовал эту черту. А теперь отпусти меня… Я тоже должен сдержать обещание.

Юноша, обуреваемый ужасом и отчаянием, неохотно разжал пальцы. Фон Шлейгель пронзительно завизжал, Люк задел плечом отвесный склон утеса. Противники свалились на узкий уступ и лежали неподвижно.

– Люк! – закричал Макс, но в ответ услышал только рев водопада и завывания ветра в голых ветвях деревьев.

Юноша поднял отцовский револьвер, тщательно вытер его, уничтожая отпечатки пальцев, швырнул в реку, бурлящую на дне лощины, и бросился бежать вниз по горной тропе.

Люк очнулся, не понимая, где он. Острая боль пронзила левый бок, подступила слабость. Плечо болело, но перелома не было. Совсем рядом грохотал водопад, обдавая Люка ледяными брызгами. Морозный воздух пощипывал щеки, отвлекал от боли. Судя по всему, пуля прошла навылет, не задев внутренних органов, иначе Люк давно бы потерял сознание и умер от потери крови. Впрочем, рана все еще кровоточила, а значит, оставалась опасность для жизни.

Фон Шлейгель по-прежнему лежал без движения. Люк с отвращением откатился в сторону, брезгливо избегая малейшего прикосновения к телу гестаповца.

– Хоть бы ты сдох, – пробормотал Люк.

Фон Шлейгель застонал. Люк с трудом сел и глубоко вздохнул. Слабость отпустила, боль в онемевшем боку превратилась в ровное жжение. Из последних сил Люк решил довести задуманное до конца.

Поначалу Люк внял рассудительным словам Макса и не намеревался убивать фон Шлейгеля, а хотел лишь сообщить гестаповцу об ожидающей его участи, зная, что со всем остальным прекрасно справятся агенты «Моссад». Вдобавок, он счел вполне уместным, что судьбой нацистского преступника распорядятся евреи, а не сам Люк – гражданин Австралии, немец по рождению, воспитанный еврейской семьей во Франции.

Но «вальтер» фон Шлейгеля нарушил все планы Люка. Теперь речь шла о жизни и смерти. Люка охватило желание столкнуть бесчувственное тело гестаповца в пропасть, но такой поступок говорил бы о трусости. Нет, Люк хотел в последний раз взглянуть в поросячьи глазки фон Шлейгеля, увидеть там страх…

Он безжалостно пнул врага в бок.

– Поднимайся!

Фон Шлейгель слабо застонал, приходя в себя. Судя по всему, от удара о камни у него были переломаны кости. Люк расстегнул куртку, поморщился от вида крови, вдохнул сладковатый железистый запах и расхохотался.

– Тебе смешно, Равенсбург? – выдохнул фон Шлейгель, корчась от боли. – Ты же ранен!

– Ничего, моя рана не смертельна, в отличие от твоей, – заметил Люк. – У меня есть хорошие новости и плохие. С чего начать?

– Иди к черту!

Люк укоризненно поцокал языком.

– Так вот, хорошие новости заключаются в том, что я свалился на тебя, как на перину, и переломов не заработал, только плечо ободрал о скалу. А вот ты себе бедро сломал.