Движение в коридоре скорее удалось почувствовать спиной, нежели суметь заметить краем глаза. Разворачиваясь, я вскинул «Пламя», но в тот же миг глаз резанула ослепительная вспышка. Инстинктивно завалившись на левый бок, я лишь в самый последний момент сумел уклониться от энергетического импульса, и всё же прошедший над плечом разряд рванул слишком близко, и ударная волна швырнула меня в раскрытый лифт.

Уже падая, я извернулся в попытке дотянуться до уносившихся ввысь железных перекладин лесенки, с ужасом понял, что ничего не выходит, а мгновение спустя в шахту лифта рыбкой нырнул альбинос.

Зачем? Не знаю.

Но надеюсь, у него это выгорит...

– Живой?

— Не уверен.

Казалось бы простейший вопрос надолго поставил меня в тупик.

Мыслю — значит, существую?

Чувствую боль — значит, не умер?

Или это всего-навсего фантомные боли, рождающиеся в угасающем сознании?

— Если есть сомнения, это уже о многом говорит. — Нисколько не пострадавший при падении неординар поднялся на ноги с грубо отёсанного каменного пола.

При падении? Ох, мать твою!

Стремительно мелькавшие огни в лифтовой шахте... чудом сумевший дотянуться до меня альбинос... разлетевшийся вдребезги при ударе о бетонную подушку излучатель... А потом...

Потом картинка смазалась, будто кто-то безжалостно скрутил сузившееся до размеров шахты лифта пространство и, словно зубную пасту из тюбика, выдавил нас в какое-то подземелье.

Где я со всего размаху и приложился о каменный пол. Или это меня зацепило выстрелом из разрядника?

Не уверен. Но левая половина тела онемела, подняться на ноги не получилось, а откашлявшись, я без особого удивления разглядел на сером камне тёмные капли крови. Добегался...

— Встать можешь? — присел рядом со мной на корточки Сергио, который выглядел так, словно это не он только что ухнул вниз на добрый десяток этажей.

— Нет, — прислушался я к своим ощущениям. Пока сижу, прислонившись спиной к холодной кладке стены, всё нормально, а вот стоит пошевелиться... — Левая нога не сгибается, руку вообще не чувствую, только локоть ломит. И голова раскалывается.

— Бок болит?

— Левый? Есть немного. Меня, так понимаю, уже проще пристрелить, чтобы не мучился?

— Разряд по касательной зацепил, поражена нервная система. Если б ты на обезболивающем не сидел, сразу бы от болевого шока умер, — ушёл от ответа на вопрос альбинос.

— Значит, это не порча меня доконала? — Я облизнул губы и попытался вздохнуть поглубже. Ага! Вот теперь да — теперь бок чувствую. И в самом деле — зацепило.

— И она тоже... — поднялся на ноги Сергио, неведомо когда успевший позаимствовать мой гвардейский нож.

— Какие варианты?

— Видно будет, — пожал плечами альбинос и направился к центру напоминающего цирковую арену подземелья.

Вот сволочь! Да без меня бы ты досюда и не добрался! А теперь...

Непроизвольно дёрнувшись, я зашипел от боли и обессиленно обмяк. Поражение нервной системы ослабленным энергетическим разрядом — гарантированный паралич через несколько часов. Если меня к тому времени порча не прикончит. Или комитетчики не пристрелят.

— Эй, Сергио, — окликнул я замершего на месте неординара. А тому будто встречный ветер в лицо бил, да такой, что с места сносит, никак продвинуться вперёд не дает. — Нас здесь не накроют?

— Не так быстро. — Альбинос раскинул руки в разные стороны, и на указательном пальце у него сверкнул серебряный перстень со светившимся изнутри рубином.

— А как насчёт снять с меня порчу? — закашлялся я.

— Всему своё время.

Сволочь! Нет у меня больше времени! Вот-вот концы отдам. А этот выродок палец о палец не ударит. Остается только узнать, зачем я до сих пор ему нужен. Ведь не просто же так он меня из лифта вытащил.

Скрипнув зубами от бессильной злобы, я протёр слезившийся глаз и огляделся по сторонам.

Круглое, словно цирковая арена, помещение, куполом сходящийся высокий потолок, грубо отесанный камень стен без единого оконного или дверного проёма. А в самом центре — бьющая из ниоткуда колонна солнечного света. Именно — солнечного. Я видел, теперь не спутаю. Неужели это та самая Печать и есть? Простенько, как говорится, но со вкусом.

Левый локоть вновь начало крутить, и я до крови закусил губу. Ничего — неординару ещё хуже приходится. Вон как его мотает, никак до пятна солнечного света на полу добраться не может. А печатка с рубином и вовсе огнём на пальце горит. Будто осколок заходящего солнца...

Осколок заходящего солнца?!

«Да ты, сука, поэт, оказывается!» — выругался про себя я.

Попытался подогнуть ноги, но вместо этого едва не завалился набок. Да что за напасть такая? Только правая рука и работает. Если и она отнимется — даже застрелиться не смогу.

Застрелиться? Так, а пистолет не обронил?

Закатавший рукав альбинос осторожно провёл по оголившемуся запястью лезвием гвардейского ножа, и в тот же миг я забыл про нашаренное в кармане куртки оружие. Неудивительно — из пореза хлестнула не кровь, а оранжевое пламя. Вот так дела!

— Придётся подождать, — как ни в чем не бывало, вернулся ко мне Сергио, ладонью зажимавший порез.

— Хаос? — догадался я. — Никак твоё кольцо с ним справиться не может?

— Теоретически я теперь такой же человек, как и ты. На практике — погрешность оказалась слишком высока. Подождём...

— И как долго?

— Скоро уже. — Сергио подкинул к потолку нож, на серебряном клинке которого мелькнули солнечные блики, и вновь ухватил его за рукоять. — Скоро...

— Уверен?

— Кольцо начинает тускнеть. — Альбинос поднёс к глазам правую кисть и кивнул: — Да, минут десять от силы...

— И ты лишишься всей своей силы? Станешь никчёмным ординаром? — усмехнулся я. — А стоит ли того власть?

— Не стоит, — неожиданно согласился со мной Сергио.

— Тогда зачем?

— Тебе не кажется, что этот мир исчерпал себя? — как-то невпопад поинтересовался неординар. — Что агония несколько подзатянулась? И было бы неплохо расчистить место для нового миропорядка?

— С политической или теологической точки зрения? — насторожился я.

— С точки зрения того, что этот мир переваривает самое себя. Он больше не способен родить ничего нового и подобен чудовищу, пожирающему собственных чад.

— Перегрелся?

Разглагольствования Сегрио напомнили мне бредни религиозных фанатиков, вот только фанатиком неординар, несомненно, не был. К чему он, мать его, клонит?