его в стихотворную форму, а царевна записала своей аккуратной рукой. Когда Тирумаламба Деви закончила свой рассказ, Пампа Кампана тяжело вздохнула.

– Эти двое мужчин, – сказала она, – твой муж и твой дядя. Если они объединятся, то уничтожат нас всех.

Последние два главных героя драмы о Биснаге были настолько не похожи друг на друга, что люди начали называть их “Да и Нет”, “Вверх и Вниз”, “Плюс и Минус”, чтобы подчеркнуть противоположность их характеров. Использовали и “Вперед и Назад”, и в этом случае группу стремящихся назад возглавлял, без сомнения, Ачьюта. Он был человеком грубым, такие врываются к вам через парадную дверь, бьют вас по голове и обносят ваш дом. Алия же был скрытным. Если бы он решил обворовать вас, вы поняли бы, что случилось, только после его ухода. Будете стоять на дороге, лишившись дома, и недоумевать, куда все делось. Ачьюта напоминал людям медведя, возле головы которого кружат разъяренные пчелы, он пребывал в постоянном возбуждении и отмахивался руками от гудящего воздуха. Алия был спокоен, он напоминал лучника за секунду до того, как тот выпустит свою смертоносную стрелу. Алию все находили похожим на скелет – ходячий скелет с длинным суровым лицом и такими длинными руками и ногами, что казалось, будто на них нет плоти, одни кожа да кости. Ачьюта был раздражительным, Алия практически всегда сохранял спокойствие. Ачьюта был религиозен – в том смысле, что враждебно относился к последователям иных религий; Алия же был циником, которому плевать на то, какое у тебя вероисповедание, пока ты представляешь для него ценность. Ачьюта, по общему мнению, был не особо умен. Алия Рама Райя был самым умным человеком во дворце.

И все же при Ачьюте Биснага сохранилась. Она больше не процветала, как раньше, потеряла территории и утратила влияние, но все еще существовала до конца его правления. К тому времени, когда не стало Алии, не стало и империи.

Прошло несколько лет, и Тирумаламба Деви убедила Пампу Кампану выйти за пределы Манданского матта. Она вышла из кельи лишь когда узнала, что в матте существует гончарная мастерская с кругом и печью для обжига, так что, несмотря на свою слепоту, она после долгого перерыва вновь занялась изготовлением горшков. Существует вероятность, что она лично сделала сосуд, в котором в конце концов оказалась ее рукопись, главное дело ее жизни. Однако в течение долгого времени гончарная мастерская и ее собственная келья оставались единственными местами, где она хотела находиться.

В конце концов новая статуя Пампы убедила ее выйти. Ачьюта Дева Райя был полон решимости продемонстрировать, сколь глубоко он религиозен, и заказал статую – посвящение богине, которая была местным воплощением Парвати, жены Шивы и дочери Брахмы, в честь которой была также названа протекавшая в Биснаге река. Скульптором был тот самый Кришнабхатта, гениальный брахман, которому Кришнадеварайя заказывал изготовить из единого монолита гигантскую, внушающую ужас фигуру Господа Нарасимхи, воплощение Вишну в форме Человека-Льва – на левом бедре у Нарасимхи восседает богиня Лакшми, а на коленях покоится бездыханное тело демона Хираньякашьяпы. Статую не успели закончить до смерти Кришнадеварайи, но она сделалась символом его вечной славы, и Ачьюта повелел Кришнабхатте изготовить статую Пампы, такого же размера и масштаба, также из цельного куска камня, чтобы установить ее ровно напротив статуи Нарасимхи. Это будет выглядеть так, как если бы Ачьюта в своем великолепии, воплощенном в каменной госпоже Пампе, такой же большой, как Господь Нарасимха, и такой же устрашающей, сверху вниз взирает на величие своего предшественника.

– Ты должна пойти, – уговаривала Тирумаламба Деви Пампу Кампану, – потому что едва ее только установили и освятили, все тут же начали говорить, что эта статуя посвящена тебе, нашей всеобщей матери, что она – извинение, которое Ачьюта Дева Райя приносит тебе за преступление, которое совершил над тобою его брат, – она захихикала. – Дядюшка от такого впадает в безумие.

– Ладно, – наконец согласилась Пампа Кампана, – мои пальцы увидят то, чего не смогут увидеть глаза.

При свете дня Пампа Кампана вышла за пределы матта, вокруг ее головы была повязка из белой ткани, чтобы защитить уничтоженные глаза, зонт над ее головой лично – несмотря на свои преклонные года – нес Мадхава Ачарья, и вся Биснага вышла приветствовать ее. Она слышала, как толпа кричит и поет, это тронуло ее, и впервые после совершенного над ней кровавого преступления она задумалась о том, что существует возможность снова начать жить в этом мире, и после великой ненависти, воплощенной в раскаленном железном пруте, найти обратный путь к – какой бы то ни было – любви. Когда она подошла к статуе, скульптор лично направлял движения ее рук по скульптуре, описывая детали и разъясняя символы.

С помощью Тирумаламбы Деви и Мадхавы Ачарьи она совершила подношение цветов богине и потрудилась поблагодарить за это высшее проявление почитания к ней не только скульптора, но и царя.

– Она прекрасна, – произнесла она тихим голосом, и эти слова, повторенные множеством голосов, прокатились по толпе. – Я отчетливо вижу это, словно она вернула мне способность видеть.

Новость о случившемся быстро дошла до дворца и привела Ачьюту в неистовство, когда он понял, что работа, которую он заказал ради собственного прославления, волею случая превратилась в дань уважения слепой женщине из Манданы. (Некоторые люди считали, что он должен был предвидеть, что так произойдет, и мы, оглядываясь назад, не можем с этим не согласиться, однако Ачьюта не был ни дальновидным человеком, ни, как уже отмечалось, особо умным правителем. В результате реакция людей на статую Пампы застала его врасплох и разгневала, да и осознание собственной глупости, возможно, еще усилило этот гнев.)

– К черту ее! – орал он с трона. – Она теперь изображает богиню? В моей Биснаге нет места ведьмам или богохульникам. Если ей было мало выколотых глаз, я полностью избавлюсь от нее, я сожгу ее заживо.

В книге Пампы Кампаны не указаны имена министров Ачьюты, но, похоже, кем бы они ни были, они убедили царя, что публичное сожжение женщины, пользующейся большим уважением у стольких людей, будет нецелесообразно. Они не сумели, однако, удержать его от визита в Манданский матт, где он потребовал провести его к ней в келью. Его привел Мадхава Ачарья, и они застали Пампу Кампану сидящей в своем привычном углу, она диктовала, а царевна Тирумаламба Деви записывала ее стихи.

– Если я не могу сжечь тебя, – заявил ей царь, – я совершенно точно смогу сжечь твою книгу, мне не нужно читать ее, я и так знаю, в ней полно