— Скажи ему… — он остановился. Все глаза устремились на тропинку и приближающуюся по ней пожилую женщину. Она была одета в накидку с капюшоном, которые носят буддийские монахи. С ней было четверо в серой форме. Они остановились, и она подошла уже одна.

Все низко поклонились. Торанага заметил, что чужеземец подражал им и не встал, не посмотрел на нее, как сделали бы все чужеземцы, за исключением Тсукку-сана, как это принято у них. «Кормчий быстро обучается», — подумал он, все еще ошеломленный тем, что услышал. Десять тысяч вопросов роились в голове, но, согласно своим правилам, он временно отключился от них, чтобы сконцентрироваться на непосредственной опасности.

Кири поторопилась отдать старой женщине свою подушку и помогла ей сесть, потом стала на колени около нее, готовая услужить.

— Спасибо, Киритсубо-сан, — сказала старуха, отвечая на ее поклон. Ее имя было Ёдоко. Она была вдовой Тайко, а теперь, после его смерти, — буддийской монахиней. — Извините, что я пришла без приглашения и помешала вам, господин Торанага.

— Вы никогда не бываете незваной или нежеланной, Ёдоко-сама.

— Спасибо, спасибо. — Она взглянула на Блэксорна и прищурилась, чтобы лучше разглядеть. — Но я думаю, что я все-таки помешала. Не могу разглядеть — кто это? Он чужеземец? Мои глаза становятся все хуже и хуже. Это не Тсукку-сан, да?

— Нет. Это новый чужеземец, — сказал Торанага.

— Ах, так! — Ёдоко посмотрела с более близкого расстояния. — Пожалуйста, скажите ему, что я плохо вижу, отсюда и эта моя невежливость.

Марико выполнила ее просьбу.

— Он говорит, что в его стране многие люди страдают близорукостью, Ёдоко-сама, но они носят очки. Он спросил, есть ли они у нас. Я сказала, что да, некоторые из нас имеют очки — достали их у южных чужеземцев. Что вы носили очки, но теперь нет.

— Да. Я предпочитаю туман, который окружает меня. Да, мне не нравится многое из того, что я вижу теперь. — Ёдоко отвернулась и посмотрела на мальчика, сделав вид, что только что увидела его. — О! Мой сын! Так вот ты где. Я тебя ищу. Как хорошо, что я встретила Квампаку! — Она почтительно поклонилась.

— Спасибо, Первая мама. — Яэмон просиял и поклонился в ответ. — О, если бы ты послушала этого варвара! Он нарисовал нам карту мира и рассказал смешные истории про людей, которые не моются! Никогда в жизни! И они живут в снежных домах и носят шкуры, как дьявольские ками.

Старая госпожа фыркнула.

— Чем меньше они приходят сюда, тем лучше, я думаю, сын мой. Я никогда не понимала их, и они всегда отвратительно пахли. Я никогда не понимала, как господин Тайко, твой отец, мог их терпеть. Но он был мужчиной, и ты мужчина, и ты более терпеливый, чем низменные женщины. У тебя хороший учитель, Яэмон-сама. — Ее старческие глаза метнулись к Торанаге. — Господин Торанага — самый терпеливый человек в империи.

— Терпение важно для мужчины, необходимо для вождя, — сказал Торанага. — И жажда знаний также хорошее качество, да, Яэмон-сама? А знания приходят и из незнакомых мест.

— Да, дядя. О, да, — сказал Яэмон. — Он прав, не так ли, Первая мама?

— Да, да, я согласна. Но я рада, что я женщина и не должна беспокоиться о таких вещах, не правда ли? — Ёдоко обняла мальчика, который перебрался к ней поближе. — Да, мой сын. Почему я здесь? Я пришла за Квампаку. Потому что поздно, Квампаку пора есть и делать письменные задания.

— Я не люблю письменные задания, и я хотел поплавать!

Торанага сказал с напускной важностью:

— Когда я был в твоем в возрасте, я тоже ненавидел письменные работы. Но потом, когда мне было уже двадцать лет, я должен был бросить воевать и вернулся в школу. Я ненавидел это еще больше.

— Вернулся в школу, дядя? После того как ушел из нее? О, как ужасно!

— Вождь должен уметь хорошо писать, Яэмон-сама. Не только понятно, но и красиво, а Квампаку — лучше кого бы то ни было. Как еще можно писать Его Императорскому Высочеству или великим дайме? Вождь должен уметь делать много трудных вещей!

— Да, дядя. Очень трудно быть Квампаку, — Яэмон важно нахмурился. — Я думаю, я сделаю уроки сейчас, а не тогда, когда мне будет двадцать, потому что тогда у меня будут более важные государственные дела.

Они все были очень горды им.

— Ты очень умный, сын мой, — сказала Ёдоко.

— Да, Первая мама. Я мудр, как мой отец, как говорит моя мать. Когда она вернется домой?

Ёдоко подняла глаза на Торанагу.

— Скоро.

— Надеюсь, что очень скоро, — сказал Торанага. Он знал, что Ёдоко прислал за мальчиком Ишидо. Торанага привел мальчика и его охрану прямо в сад, чтобы еще больше разозлить своего врага. А также чтобы показать мальчику иностранного кормчего и тем самым лишить Ишидо этого удовольствия.

— Очень тяжело быть ответственной за моего сына, — сказала Ёдоко. — Было бы очень хорошо, если бы госпожа Ошиба была здесь, в Осаке, снова дома, тогда бы я могла вернуться в храм, правда? Как она и как госпожа Дзендзико?

— Они обе в добром здравии, — сказал ей Торанага, ликуя в душе. Девять лет назад Тайко, в неожиданном приступе дружеских чувств, предложил ему жениться на госпоже Дзендзико, младшей сестре госпожи Ошибы, его любимой супруги.

— Тогда наши дома навеки объединятся, правда? — сказал Тайко.

— Да, господин. Я повинуюсь, хотя я и не заслужил такой чести, — ответил Торанага с почтением. Он хотел породниться с Тайко, но он знал, что хотя Едою, жена Тайко, может это и одобрить, его супруга, Ошиба, ненавидит его и использует все свое огромное влияние на Тайко, чтобы воспрепятствовать их женитьбе. Было бы разумней избежать женитьбы на сестре Ошибы еще и потому, что это давало ей огромную власть над ним, не последним здесь было и то, что она получила бы доступ к его состоянию. Но если бы она была отдана замуж за его сына, Судару, тогда Торанага как верховный правитель рода сохранил бы полностью свою власть. Потребовалось все его искусство, чтобы свести дело к женитьбе Судару на Дзендзико, и теперь, когда это произошло, Дзендзико имеет для него огромное значение как защита от Ошибы, потому что та обожает свою сестру.

— Моя невестка еще не разродилась, ожидалось, что роды начнутся вчера, но я думаю, что, как только опасность пройдет, госпожа Ошиба немедленно вернется.

— После трех девочек Дзендзико пора бы подарить вам внука, не так ли? Я буду молиться о его рождении.

— Благодарю вас, — сказал Торанага; она, как всегда, нравилась ему, он знал, о чем она думает, хотя он не представлял ничего, кроме опасности, ее дому.

— Я слышала, ваша госпожа Сазуко беременна?

— Да. Я очень счастлив, — Торанага почувствовал, как у него стало радостно на душе при мыслях о своей последней наложнице, ее молодости, силе и теплоте. «Я надеюсь, у нас будет сын, — сказал он себе. — Да, это было бы очень хорошо. Семнадцать лет — хороший возраст для того, чтобы родить первого ребенка, тем более если имеешь такое здоровье, как у нее. Да, я очень счастлив».