Весь одиннадцатый час мы переползали от куста к кусту, напоминая тени, прячущиеся среди теней Ночного Края. Жуткий Дом располагался теперь справа от нас, в огромном и высоком здании царила вечная тишина, окна и двери его светились немерцающим светом, словно бы переносившимся сюда из недр проклятых времен и пространств.

Здесь властвовало и правило полное нечестия и лишенное даже капли святости смертоносное и абсолютное Знание… тщетными были наши предосторожности, ибо, перебираясь от куста к кусту, мы находились под наблюдением недремлющих сил.

Когда двенадцатый час был уже на исходе, мы начали удаляться от Дома; я испытал облегчение, посчитав, что мы избежим всякого зла, и обернулся к Деве с ласковыми и нежными словами. В то же мгновение с негромким рыданием она опустилась на землю. Сердце мое словно бы умерло; я понял, что душу моей спутницы поразила Сила, посланная на нас из Обители Безмолвия. Подхватив Деву на руки, я попытался отгородить ее своим телом от Жуткого Дома; и тут дух мой испытал истинно предсмертную муку, принимая удар безмолвия и распада.

Стало ясно, что силе этой не дано погубить меня, однако она способна расправиться с Девой, и я окружил свою Единственную духом и волей, словно щитом.

Смысла прятаться не было. Теперь мне следовало доставить Наани в Великий Редут или умереть, потому что лишь скорость могла спасти ее от действия Силы Зла.

Сняв Дискос с бедра, я взял его в руку, поднял Деву и, оставив кусты, побежал со всех ног. Но дух мой все еще ощущал ту мрачную силу, которая действовала на нас, стремясь погубить Мою Единственную.

Устремляясь вперед, я окликал ее, называл прежним именем и новым, но Наани не шевелилась и не обнаруживала признаков жизни. Сердце мое погружалось в бездну отчаяния; подступало безумие, превращавшее меня в чудовищную машину, которую снедало одно только желание — спасти. Я еще надеялся доставить Деву живой в Могучее Убежище, отдать в руки умелых врачей. Я старался быть мудрым в своем отчаянии и скоро остановился, развел таблетку в горячей воде, подогретой на камне, и постарался влить его в сомкнутые уста. Увы, старания мои оказались тщетны, о чем заранее говорило мне сердце. И я напрягал разум и тело, волей, духом и любовью отгораживая Деву от ужаса, истекавшего из Обители. Потом я сделал воды, и облил ею лицо Моей Единственной, растер ее руки. С моей стороны было бы величайшей наивностью думать, что из этого могло бы что-то получиться. Стерев влагу с ее лица, я попытался услышать ее сердцебиение, но сердце Наани сокращалось едва слышно, и я завернул Деву в плащ.

Я заставил себя съесть несколько таблеток и выпить много воды, меня словно палил огонь, и я должен был вложить все силы в исполнение этого дела.

Торопливо подхватив с земли свое снаряжение, я поднял Возлюбленную, ставшую такой молчаливой после прежнего веселья. Я едва не задохнулся от ярости, которую прогнал еще большим гневом. Никто и никогда на свете не шел пешком быстрее меня; отчаяние вернуло мне силы, а безумное напряжение воли без устали гнало вперед.

Через каждые шесть часов я ненадолго останавливался, чтобы поесть и попить; несколько раз я пытался вернуть Наани в чувства, однако она не приходила в себя, и сердце ее билось все слабей и слабей; словом, под конец, я уже не пытался этого делать, но вливал в себя воду, вталкивал еду и продолжал отчаянный бег.

Не знаю почему, но Силы Добра не пришли мне на помощь, хотя я отчаянно молил их о ней. Помощи не было, и я готов был уже все проклясть, но, тем не менее, не натворил бесполезных глупостей. Я едва замечал землю под своими ногами, серую почву, на которую ложились нереальными отблески далеких огней, и все вокруг казалось мне ужасным сном. Шли жуткие часы, я шел, не отклоняясь ни вправо, ни влево, не пытаясь прятаться в кустах, чтобы избежать какой-то опасности, потому что Дева тихо умирала на моих руках, и я мог спасти ее только прибавив шагу, но сил бежать быстрее не было. Великое, безумное отчаяние овладело мной.

Раза три навстречу мне из тьмы над Ночной Землей выпрыгивали какие-то твари. Я убивал их Дискосом, не замечая того; гнев душил меня… я помню только, как с Дискоса текла кровь на мою руку. Вдруг я ощутил волнение эфира. Воистину меня заметили Великие миллионы Жителей Могучей Пирамиды… и меня, и Деву, покоившуюся на моих руках.

Как я узнал потом, милый Мастер над Монструваканами давно уже обнаружил меня, потому что в Башне ожидали моего возвращения, верили в него. Мощь Великой Подзорной Трубы давно открыла меня Монструваканам вместе с моей милой находкой. Мастер отдал приказ, чтобы даже слово обо мне не стало известно Народам, иначе чувства миллионов могли многое открыть темным силам Ночной Земли. Но теперь же миллионы узнали о нас, ибо многие не отходили от подзорных труб, и новость быстро распространялась от города к городу. Ночь огласил духовный шум, не слышимый в мире, но, тем не менее, способный пробудить всю Ночную Землю.

Как я узнал потом, Господин Монструваканов узнал по показаниям инструментов, что из Обители Безмолвия изошла Сила, и это встревожило его, тогда он разослал слово по Пирамиде, потребовав через часовые листки, дабы все люди сдерживали свои чувства, чтобы не причинить мне вреда. Увы, напрасны были его усилия, ибо скоры на сопереживания были наши собратья, да и невозможно приглушить в своей душе радость перед ликом истинного чуда. И человек нашего с вами века не смог бы сдержать восторг, увидев ближнего своего, пошедшего на смерть ради Возлюбленной и вернувшегося, невзирая ни на что; так и в будущем люди были рады приветствовать собрата, претерпевшего многие испытания и находящегося перед лицом новых, еще более грозных. Сотня миллионов друзей следила за мной из амбразур, от видеотаблиц и из всех прочих доступных им мест. Но лишь те, кто обладал воистину сильной подзорной трубой, мог заметить меня на столь большом расстоянии.

Множества тщетно вглядывались в ту часть края, где, как было известно, я находился, но и часовые листки с самыми свежими новостями выходили четыре раза в час. Человечество сделалось взрослым к Концу Времен — более человечным. А я все шел вперед, напрягая все силы, гнал себя, одолевая мили пути и мрак, ничего не замечая вокруг из-за боли и безумного отчаяния; ведь Дева тихо умирала у меня на руках.

Текли бесконечные часы, я понял, что приблизился к Дороге, в том месте, где она поворачивает в сторону Долины Красного Пламени. Я был уже возле урочища, где юноши некогда сразились с гигантами.

И я пересек Дорогу, с предельной яростью устремляя вперед свое тело. И воистину в тот миг, когда я появился на ней, меня сразу увидели Великие миллионы. Эфир содрогнулся, смущенный бурей чувств, разразившейся в душах столь Великого Множества. Именно в этот момент Ночной Край наконец проснулся, и со стороны Востока донесся негромкий и жуткий смешок, как если бы некая нечисть смеялась чему-то своему в дальней и мерзкой стране. Смешок этот несся над землей; сопровождаемый странными отголосками он катился все дальше и дальше — в земли Запада, к Внешним Горам.

Сердце мое ощутило ледяное прикосновение, однако я ничего не боялся. Зачем мне жизнь, если сил моих не хватит, чтобы спасти Мою Единственную. Тем не менее, я на мгновение остановился, чтобы снять нож с пояса Девы и обнажить капсулу. Оказавшись перед лицом несомненной погибели, я должен был успеть даровать Наани чистую смерть и уж потом уйти самому, прибегнув к помощи капсулы.