Они прокладывали путь по едва заметному следу былой дороги. Иногда она пропадала из виду — а может, это ландшафт за десятилетия сдвинулся с места и поглотил ее. Иногда в холмистом краю, на берегу озера они часами долбили скалу, чтобы найти вход в ущелье. А там, прорубаясь через кусты ежевики и заросли молодых деревьев, встречали среди ползучих сорняков призрак железнодорожной насыпи — пронизанный корнями растений земляной вал, по которому они когда-то проехали в другую сторону. Они находили запасы изъеденных временем рельсов и шпалы — некоторые даже лежали на своем месте, — укрытые брезентом, земля под которым пропиталась машинным маслом. И тогда новые рельсы клали встык к старым, дождавшимся хозяев.

— Это мы их тут оставили, — говорили старики, чьи руки укладывали этот путь. — Теперь я вспомнил. На всякий случай. Как знать, подумали мы тогда, вдруг доведется вернуться.

Оставленные про запас рельсы ускоряли движение — подарки из далекой молодости, завернутые в промасленный брезент и оставленные среди скал.

Иуда Лёв учил Каттера укладывать рельсы.

Когда потрепанный отряд впервые появился в степи, он вошел в нее неслышно. Измученные путники достигли цели и не верили своим глазам. Помрой и Элси молчали, мастер шепота Дрогон поглубже надвинул на глаза шляпу, невидимый, но осязаемый Курабин устал и съежился от постоянного разведывания местности и вызнавания секретов. Каттер подходил к Иуде при каждом удобном случае. Когда мог, брал его за руку.

Куда ни глянь, под небом в завитках облаков всюду колосилась возделанная степь. Засеянные злаками поля граничили друг с другом, все вместе обведенные, точно изгородью, железным овалом дороги. За ней тоже были поля, но не сплошь, а вперемежку с зарослями диких трав.

Проводники вели их внутрь, травяные волны расступались и снова сходились у них за спиной. Путешественники видели людей, которые трудились на полях. Там, где раньше не было ничего, оказалась плодоносная земля. Путники молчали, и только Иуда беспрестанно улыбался и шептал: «Слава». Мужчины и женщины сновали по тропкам, соединявшим крытые дерном придорожные избушки: все как в обычной деревне, только дорога тут была железной и по ней ходил поезд.

Иуда всматривался в лица местных, а когда они подходили ближе, с хохотом восклицал:

— Слава!

Те кивали в ответ.

— Привет, привет, привет, — сказал Иуда, когда к ним подошел какой-то малыш, чей отец точил серп, время от времени поглядывая на сына.

Иуда присел на корточки.

— Ну, здравствуй, маленький товарищ, сестренка, хавер, — сказал он и поднял руку, благословляя. — Как жизнь, а?

А потом он отпрянул и издал звук счастья. Не заговорил, не запел, а завопил от восторга, услышав металлический скрежет и увидев облака сажи, когда степные травы расступились, пропуская поезд под названием «Железный Совет». Из глубины степей, дрожа деревянными и металлическими башнями, покачивая веревочными мостами, к ним приближался город на колесах.

Всю свою поклажу они сбросили наземь.

— Железный Совет, Железный Совет! — восклицали они, увидев клыкастый паровоз.

И вот он подошел, поезд, следующий по кольцевому маршруту, как делал уже давно, — не бродяга, но домосед, обходящий дозором свою страну. Остановился.

— Я Иуда Лёв, — закричал Иуда. И шагнул к поезду, как будто собирался войти на остановке. — Я Иуда Лёв.

Кто-то вышел из кабины паровоза, и Каттер услышал крик: слов он не разобрал, но Иуда побежал к паровозу, твердя чье-то имя:

— Анн-Гари!

Когда-то здесь была топь. Трясина, замаскированная ползучими стеблями под твердую землю, внезапно оказывалась лишь ковром растительности на поверхности вязкой жижи. Пассажиры поезда бросали туда обломки камней, наводили понтонные мосты, затопляли целые деревья, наспех срубленные в какой-нибудь роще. Там, где они прошли двадцать лет назад, срубая на своем пути все подряд, торчали трухлявые пни, между которых уже выросли молодые деревца. Железный Совет медленно полз по рельсам, проложенным вровень с водой, а то и чуть ниже ее поверхности. Поезд обрел степенность жителя мелководья. Под ним и вокруг него раздавались голоса болотников, кипела водяная жизнь.

Помрой укладывал шпалы. Элси прибилась к фуражирам. По ночам путников навещал Курабин и рассказывал им то, что ему (или ей) удалось выведать у гор и трясин, — их секреты. В неторопливости, с которой монах платил за эти откровения, Каттеру чудились тоска и трусливая жажда смерти. Курабин потерял в этой жизни все и бессмысленно растворялся в мире, служа своему богу.

Дрогона взяли в охрану. Он стал одним из стрелков, охранявших Железный Совет, пока тот, пыхтя, рывками продвигался вперед. Каттер оставался с Иудой, не желая отпускать его. Рельсы они клали вместе.

Иуда был сказочным героем. Дети прибегали посмотреть на него — да что там дети, приходили мужчины и женщины, еще не родившиеся в ту пору, когда Железный Совет отправился в путь. Иуда был добродушен, делал големов, и все восхищались. О големах каждый слышал с детства. Однажды у костра они спели ему песню о том, как похожие на животных деревья пытались укрыться от звука.

Они спели Иуде историю самого Иуды. На мотив хоровой рабочей песни они спели ему о том, как он остановил солдат, сделав чудовище из грязи, и спас Железный Совет, и о том, как он ушел в пустыню и сотворил там армию, и о том, как он спустился в подгорное королевство думателей, где сделал женщину из простыней принцессы, и о том, как та положила простыни в свою постель и убежала с Иудой Лёвом за море.

Ночами Каттер прижимался к Иуде, и тот иногда отвечал на его страсть со сдержанностью человека, совершающего благой поступок. Иногда Каттер входил в него, иногда, наоборот, отдавался сам. Те ночи, когда они не были вместе, Иуда проводил с Анн-Гари.

— Я получил твое письмо, — сказал Иуда в ту ночь, когда они прибыли. — Твой цилиндр. С голосом Рахула. Про Узмана. Слава ему.

— Слава ему.

Узман умер внезапно, сказала она: от закупорки сосудов, каких — собственных или вшитых, — они так и не узнали.

— Вокситератор еще у тебя?

— Сколько писем ты получил от нас?

— Четыре.

— Мы послали девять. Отдали их тем, кто шел торговать на побережье, и просили передать на любой корабль, который пойдет на юг мимо тешских берегов, войдет в пролив и доберется до Миршока, а оттуда до Нью-Кробюзона. Интересно, какие ты получил.

— Они у меня с собой. Всё, что я пропустил, ты мне сама расскажешь.

Они улыбались друг другу — немолодой человек и женщина, раньше времени состарившаяся от солнца и непосильного труда, но не утратившая былой энергии. Каттеру она внушала благоговейный страх.

В первый долгий вечер, когда их знакомили со всеми, они встретились с Толстоногом. Тот сбрил свои колючки, и Иуда крепко обнял коренастого седеющего какта. Были и другие, кого големист узнал и радостно приветствовал, но лишь Толстоног и Анн-Гари занимали его по-настоящему.