— Вы не знаете, — говорил он кротким голосом. — Вы не знаете, как все будет, что там происходит. А нам надо, чтобы вы жили. Это самое главное. Я, черт возьми, был вашим бардом, и я хочу, чтобы вы жили.

— Дело не в том, что нужно вам, господин Лёв, при всем Уважении к вам, — а в том, что нужно нам. Нам нельзя драться с этими ублюдками, мы должны бежать, так пусть наше бегство будет осмысленным. Давайте пошлем в Нью-Кробюзон весточку. Пусть знают, что мы идем домой.

Так говорил молодой человек, рожденный через пять лет после Совета и взращенный в степях. Затем встала Анн-Гари и с пафосом начала:

— Я родилась не в Нью-Кробюзоне…

После чего разразилась сагой о своей тяжелой жизни.

— Я никогда не думала, что у меня будет своя страна. Теперь моя страна — Железный Совет, и какое мне дело до Нью-Кробюзона? Но Железный Совет — неблагодарное дитя, а я всегда любила таких. Нью-Кробюзон не заслуживает благодарности — я была там и знаю; а мы — дети, которые завоевали свободу. Мы одни такие. А теперь, когда другие дети тоже решили проявить неблагодарность, мы можем им помочь.

Каттеру показалось, будто прибытие их отряда вместе с Иудой освободило Железный Совет, избавило его от какой-то скованности, и на поверхность выступило некое стремление, до того не проявлявшее себя. Делегаты Совета приводили разные доводы, призывая вернуться в Нью-Кробюзон, но на самом деле их устами говорила жажда, сокрытая в душе каждого. Сцены мятежа, описанные Иудой, воспламеняли их.

Когда Каттер попытался облечь свое ощущение в слова, у него ничего не вышло. Они пришли — из такой дали, такой ценой — предупредить Совет о том, что ему надо спасаться, а он хочет развернуться и пойти назад?

Но Каттер чувствовал, что в возвращении Совета есть своя логика, хотя и не мог выразить ее словами. Пока он слушал Анн-Гари, это чувство овладевало им и другими тоже.

Когда Анн-Гари закончила, граждане Совета стали с возгласами «ура» выкрикивать ее имя, а потом принялись скандировать:

— Нью-Кро-бю-зон!

Помрой и Элси ликовали — они не ожидали такого поворота событий. Курабин довольно хмыкнул, хотя Нью-Кробюзон вызывал в нем не больше теплых чувств, чем Теш, предавший свои монастыри: просто жители Совета и их теплый прием впечатлили его. Он радовался, что сможет внести свою лепту в их усилия. Дрогой был в восторге. Иуда молчал, напуганный и гордый.

Страх Иуды не укрылся от Каттера. «Совет должен, по-твоему, остаться легендой, да? — думал он. — Это „Мы-идем-домой“ не дает тебе покоя. Ты еще больше любишь Совет за это, но ты его творец и хочешь, чтобы он был в безопасности. Чтобы он оставался мечтой для всех». Каттер понимал, что ради Железного Совета Иуда пошел бы на что угодно. Любовь его к Совету была всепоглощающей.

Они разрушили город, снесли домишки из прутьев и грязи, общественные здания, превратили все в пыль. Собрали урожай, какой был. Многие из граждан Совета чувствовали себя оскорбленными.

Вечный поезд, даже с обновленным подвижным составом из того, что нашлось в диких землях — корявые бревна и камень, — не мог поместить всех. Сотням людей придется снова плестись пешком у поезда в хвосте, как делали раньше лагерные приживалы. Некоторые отказались ехать: одни ушли в горы, другие решили фермерствовать на насиженных землях в бывшем кольце железной дороги.

— Вы умрете, — сказал Иуда, — как только они придут.

Те ответили грубовато-сердечными шутками.

«Бравада быстро с вас слетит, — подумал Каттер, — когда самые сильные и хорошо вооруженные отряды милиции придут сюда за Советом, а найдут лишь горстку стареющих фермеров». Он наблюдал за оставшимися, зная, что они обречены. И желал им быстрой и легкой смерти.

Каттер не знал, была ли Анн-Гари любовницей Иуды, но видел, что их любовь друг к другу непритворна и глубока. Конечно, он ревновал, но не больше, чем ко всем остальным, кого любил Иуда. Он привык любить без взаимности.

Последнюю ночь перед тем, как Железный Совет покинул свое степное убежище, Иуда провел с Анн-Гари. Каттер сидел в одиночестве, обхватив себя руками, и вспоминал свою возню с тем мускулистым парнем.

На следующий день все собрались. Каттер вышел на окраину города, где дикие травы смял поезд и потоптали фермеры. Здоровяк Помрой уже размахивал там своим мушкетоном, словно серпом, и Элси обнимала своего возлюбленного за талию, и Дрогон в широкополой шляпе вел выпрошенного у конезаводчиков Совета скакуна, двигая губами и шепча неизвестно кому, и трава шевелилась под ногами Курабина, что шел (или шла) тайными тропами по подсказке странного божка, а им навстречу рука об руку шли Иуда с Анн-Гари, и любопытные утренние букашки кружили возле них.

Следом двигался Железный Совет. Скоро его гражданам предстоит класть рельсы, выстроившись в шеренгу, разбивать камни, вести извилистый путь между глыбами песчаника, но пока они просто идут вперед. Железный эллипс сделался прямой, жители Совета снова стали строителями. Разведчики и лозоходцы, охотники и землекопы, а прежде всего, конечно, укладчики рельсов разорвали кольцо, окружавшее их город, и снова вытянули его в прямую линию, повернув ее вспять, туда, где земля еще хранила их прежний слабый след.

С далекого запада на них надвигалась кровожадная милиция, солдаты, жаждущие убивать. Железный Совет содрогался и двигался вперед, на восток, домой.

Вот как все было. А теперь перед ними лежал край воистину дурной земли.

— Вот оно. Здесь. Это его край. Край какотопического пятна.

ЧУДОВИЩА: СНАРУЖИ И ВНУТРИ. ДВА ВРАГА НЬЮ-КРОБЮЗОНА: СОГЛЯДАТАЙ И ПРЕДАТЕЛЬ. НОЧЬ СТЫДА.

Газеты разразились осуждением. Проклятия тому, что уже окрестили Мятежами в День Небесного Глаза, набирались самым крупным шрифтом. Передовицы пестрели гелиотипами мертвецов, забаррикадированных в магазинах и задохнувшихся в дыму, разбившихся при падении из окон, застреленных.

В следующую пяльницу Ори ждал, что в «Зазнобе бакалейщика» соберется целая толпа, но никто из «бешеных» не пришел. Он стал заходить туда каждый день, в надежде встретить кого-нибудь знакомого. Наконец в пыледельник Ори увидел вязальщицу, которая собирала деньги и шепталась о чем-то с хозяином.

— Джек, — окликнул ее Ори.

Женщина обернулась и посмотрела на него с недоверием, но, узнав его, слегка смягчилась.

— А, Джек… Говорить придется быстро. Мне надо идти. Закажи вина и выкладывай. Что, в штопор вошел? — усмехнулась она, показав на угольно-черные спирали на его одежде Они теперь повсюду. Со стен перешли на одежду. Каковая шпана в такой щеголяет. Нувисты, радикалы. Какой в них смысл?

— Это связующее звено, — ответил Ори осторожно. — С Джеком-Полмолитвы. Я знаю человека, с которого все началось.