Паскуаль остановил лошадь. Черная масса выделялась из темноты по правой стороне дороги. Это был лесок. Разбойники довели лошадь с телегой до леска, где и спрятали в чаще. Потом они взвалили на плечи — один свой короб, другой шарманку, взяли каждый по заступу и, сняв с телеги фонари, вошли в самую чащу. Паскуаль шел первый, как человек, знающий дорогу. Минуты через три-четыре они очутились на узкой поляне около гигантского вяза.

– Стой! Пришли! — сказал Паскуаль.

Он поднял фонарь и указал на шероховатом стволе место, еще свежее, откуда он содрал кору несколько недель назад.

– Поспешим.

– Постой! Положи заряженный револьвер в правый карман панталон. Сделал? Теперь за работу!

Два фонаря, воткнутые в землю, бросали на нее круг бледного света. Паскуаль первый ударил заступом в землю, которая легко подалась. Ракен со своей стороны трудился как умел. Скоро показался драгоценный мешок. Оставалось только вынуть его.

– Помоги, — приказал Паскуаль. — Мешочек обвязан ремнем, я держу один конец, а ты бери за другой.

Ракен повиновался и потянул ремень.

– Тяжеленько! — прошептал он.

– Руки-то у тебя мочальные! — воскликнул Паскуаль. — А я нес его на спине от комнаты старика Ландри сюда да дорогой подрался с собакой! Перелез через стену в десять футов да отправил на тот свет двух человек один-одинешенек!

– Ах! — пролепетал сконфуженно Ракен. — Я знаю, что ты молодец.

Мешок, вынутый из ямы, лежал под старым деревом.

– Открой шарманку, — продолжал Паскуаль, — уложим золото и отправимся в путь.

– В уголовный суд и на эшафот! — сказал кто-то. — Вы арестованы!

Полицейский, появившийся из темноты, бросился на Ракена, который находился ближе к нему, а чревовещатель налетел на Паскуаля.

– Арестованы?! — воскликнул последний. — Пока еще нет!

Он вырвался, выхватил револьвер, направил дуло на своего неприятеля и выстрелил почти в упор. Сиди-Коко упал.

– Остался только один! — обратился Паскуаль к своему сообщнику. — Справься хоть с этим-то! Я удираю! Каждый за себя!

– Сюда, жандармы! — громко вскрикнул полицейский, который, не дав Ракену времени вытащить револьвер, сжал ему горло с такой силой, что бывший егерь уже хрипел.

Паскуаль все же попытался бежать, но жандармы с пистолетами окружали поляну. Пять раз кряду негодяй спускал курок револьвера, надеясь убить кого-нибудь из нападавших, но рука его дрожала, и ни одна из пуль не достигла цели. Минуту спустя оба бандита с крепко скрученными за спиной руками лежали рядом на земле. Чревовещатель не подавал признаков жизни. Кровь струилась по его лицу. Жобен в отчаянии наклонился к нему. «Если этот добрый малый умер, — подумал он, — я не утешусь, потому что я действительно его любил!»

Нет, чревовещатель не умер. Пуля из револьвера Паскуаля только царапнула кожу и произвела действие сильного удара палкой. Жобен удостоверился, что рана неопасна.

– Какое счастье! Чуть ниже, и удар был бы смертелен.

У одного из жандармов нашлось в оплетенной фляге немного водки. Он поспешно предложил ее, и полицейский влил несколько капель в рот Сиди-Коко, разжав стиснутые зубы. Чревовещатель вздрогнул, раскрыл глаза, приподнялся на локте и спросил:

– Захватили?

– Да, мой добрый друг, захватили, — ответил Жобен. — Ручаюсь вам, что они от нас не ускользнут.

– Пожалуйста, помогите встать. Мне хотелось бы посмотреть на этих негодяев.

Жобен исполнил его желание.

– А! — пробормотал Сиди-Коко, увидев их бледные перекошенные лица. — Я не ошибался, когда полагал, что эти негодяи мне знакомы. Тот, что помоложе, убийца Мариетты, зуав моего полка. Это чудовище зовут Паскуалем, и в Африке он был денщиком у лейтенанта Жоржа Праделя.

– Денщиком у лейтенанта! — закричал сыщик, всплеснув руками. — Все разъяснилось. О, перст Божий!

«Вот удивится-то господин судебный следователь! — сказал про себя полицейский, невольно улыбнувшись. — Как хорошо, однако, что я упрям!»

Десять минут спустя тележка уже направлялась в Малоне. Паскуаль и его сообщник, крепко связанные, лежали в ней на соломе. Жобен и чревовещатель сидели на передней скамейке. Жандармы шли по бокам. Мешок с золотом не забыли, но нужно ли об этом говорить?

На другое утро оба разбойника, доставленные в Руан, были посажены в тюрьму. Поль Абади изумился, но его радость равнялась изумлению. Арест настоящего убийцы и обстоятельства, при которых этот арест был произведен, осветили ярким светом мрак, царивший до сих пор. На первом же допросе Паскуаль — зная, что погиб безвозвратно, потому что был уже ранее осужден на смерть, — признался во всем.

Не было уже надобности производить в Париже, на бульваре Босежур, следствие относительно пребывания там лейтенанта, невиновность которого стала неоспорима. Освобожденный Жорж Прадель со слезами на глазах обнимал дядю и сестру и дружески пожимал руки Жобена и чревовещателя.

– Я получил письмо для тебя, милое дитя, — сказал Домера, подавая племяннику запечатанный конверт.

Жорж, очень взволнованный, разорвал его и прочел:

«Не опасайтесь за меня, мой единственный друг! Я в безопасности и никто — слышите, никто — ничего не сможет сделать со мной. Члены суда нашли меня достойной сожаления. Они допросили меня, я сказала им правду, всю правду, ничего не смягчая, ничего не скрывая, и получила позволение удалиться в монастырь до конца процесса о разводе, который я начинаю сегодня же. Кажется, в его исходе нельзя сомневаться. Если ваши мысли принадлежат мне, как мои вам, мы не разлучены. Я знаю, что у вас все идет хорошо. Я успокоилась. Я счастлива.

Леонида».

Жорж прижал к губам письмо госпожи Метцер и прошептал:

– Господь справедлив и добр! Он сжалится над этим ангелом. Я чувствую это!

Даниель Метцер узнал, куда подевалась его жена, читая газеты, освещавшие дело Праделя. Почти в это же время он получил гербовую бумагу, которая заставила его задуматься. Это было первое официальное заявление по просьбе Леониды, касавшееся развода. Поняв, что это неизбежно, Даниель Метцер думал только о том, как бы при этом сохранить в своих руках управление общим имуществом. Вследствие этого он доверил свои дела ловкому адвокату, а сам уехал в Буджарек, взяв с собой полдюжины бочонков пороха, которым пользуются рудокопы. Предвидя, что при разводе он окажется виновной стороной, Даниель хотел взорвать часть холма и захватить побольше золота. Недоверчивый и жадный, он решил действовать в одиночку. Целую неделю пруссак трудился с рассвета до заката. Он прорубал в скале киркой нечто вроде траншеи. Когда этот проход показался ему достаточным, он вкатил туда три или четыре бочонка, на которые, применив рычаг, навалил обломки скал. Пороховая дорожка в пятьдесят метров позволяла ему взорвать холм без опасности для себя, как думал он.