— Ничуть, — не поддавшись на мой тон, ответил он. — У меня есть четкие инструкции по поводу вашей персоны. Там изложено все предельно ясно. Что вы должны, что вы обязаны и сколько я вам за это должен платить. Целый год вы здесь сидели без нашего присмотра и жили вволю. Я не виню вас, я б на вашем месте сделал бы так же, да и любой другой, наверняка, тоже. В этом я вас прекрасно понимаю…, м-да. Кстати, не поленитесь завтра зайти ко мне в управление и получить ваше вознаграждение. Пятьсот рублей, между прочим.

Я не знал, как на него реагировать. Вроде бы — представитель власти и я, однажды попав в их руки, обязан ему подчиняться. Но вот глядя на наглеца Микеладзе, глядя на его противную ухмылку, пробивавшуюся сквозь заросли черной проволоки, я отказывал себе в этом «удовольствии». Подчиняться охранке здесь, в Артуре мне совершенно не хотелось. Да и по справедливости рассудить, что он мне мог здесь сделать? Пожурить? Покачать недовольно головой и отписаться своему начальству о том, что агент Рыбалко вышел из под контроля и отказывается предоставлять отчеты? Ничего серьезного он мне сделать не мог и сам он это должен был понимать. Все-таки я здесь с воли Марии Федоровны и князь, как бы ему это не хотелось, мне в этом месте и в это время совершенно не указ. Фактически — он для меня пустое место. И воздействовать он на меня никак не сможет — я не преступник, чтобы меня арестовывать и отнимать имущество. Я всего лишь агент охранки и ничего более и воздействовать на меня может, вернее мог, один лишь Зубатов. Ну а сейчас, в связи с его отставкой, тот, кто его замещает. Вот так-то.

— Уважаемый господин князь, — начал я говорить, желая отвадить от моей персоны этого жандарма враз и навсегда, — я понимаю ваше служебное рвение, понимаю, что вы на новом месте готовы рвать и метать. Да, я агент охранки поневоле, по собственно глупости, это правда и я обязан работать с вашим подразделением. Но, уважаемый господин начальник, эту обязанность на меня возложили не вы и не ваши рядовые сотрудники, а некто более весомый. И вы уж не берите это на свой счет, но никаких отчетов я вам давать не намерен и никаких сношений с вашей конторой, кроме тех, что касается моих перемещений по стране, тоже. Я здесь нахожусь с воли Марии Федоровны, матери нашего Императора, так что, эти самые пятьсот рублей, что вы мне якобы должны, можете пустить на нужды вашего отделения. Все больше пользы будет.

Признаюсь, с моей стороны получилось хамовато. Не так я хотел ему дать понять, что не собираюсь с ним работать — опять подвел мой язык. Ведь хотел сказать более мягко и не так обидно. Но, теперь-то чего?

Князь, понятное дело, на мои слова обиделся. Покраснел лицом, надул щеки.

— Да что вы себе позволяете… Какой я вам «господин князь»?!

— Вас как по имени отчеству?

— Я для вас князь Микеладзе и вы должны обращаться ко мне «Ваше Сиятельство»!

— Хорошо, я понял, — кивнул я и повторил: — как ваши имя и отчество Ваше Сиятельство?

— Они вам без надобности! И не смейте больше меня называть неподобающе!

Боже, да он не на шутку разозлился. Он, сидя напротив меня, сверкал глазами, а крылья носа ходили ходуном, то раздуваясь, то опадая. Казалось — еще капля и он взорвется, выплеснет на меня свой гнев, отбросив в сторону всякие приличия. Признаться, я на мгновение даже пожалел о своих словах, но всего лишь на мгновение. Подняв ладони, я сказал удивленно:

— Как скажете, Ваше Сиятельство, как скажете…

И его эти слова, казалось, удовлетворили. По крайней мере он, перестал казаться таким сердитым. Позже, намного позже я узнал истинную причину его гнева. Оказывается, его рассердили вовсе не мои наглые слова, на корню отвергающие непосредственное подчинение ему. Его рассердила, как мне казалось, простая фраза — «господин князь». Для меня она не была чем-то серьезным, но вот для него, князя грузинских кровей, она оказалась оскорбительной. Кто мог знать, что такое обращение полагается применять исключительно к князьям татарским и к князьям инородцев? Вот и выходило, что этой фразой я сравнил его с татарином… М-да, нехорошо получилось.

— Впредь попрошу вас следить за вашим языком. Мне говорили, что вы несдержанны и теперь я в этом убедился.

— Прошу простить, если я вас чем-то обидел…, — попытался сгладить я острый угол, еще не зная истинной причины его недовольства.

— Хорошо, — кивнул он уже более или менее спокойно и снова напустил на себя надменный вид, так, словно он здесь единственный царь и бог. Откинулся на спинку стула, положил нога на ногу, а папаху, что до этого гневно мял в руках, расправил и поставил на стол, прямо перед моими блюдами. А вот это уже действительно, была с его стороны наглость. Ну и как завершающий штрих Микеладзе нарочито медленно полностью расстегнул шинель и распахнул полы так, чтобы я смог лицезреть его великолепный мундир.

— Итак, господин Рыбалко, — продолжил он, — не смотря на вашу грубость, я не держу на вас зла… Потому продолжим. Вы, насколько я понял, отказываетесь от своих обязанностей?

— Что вы, как можно, Ваше Сиятельство? — не скрывая свое отношение к его жандармской принадлежности, ответил я. — Совсем нет, все что от меня требуется, я сделаю. Но не здесь, не в Артуре.

— А где же тогда?

— В Питере, там, где я живу и работаю. Здесь же я просто помогаю нашим военным выстоять перед предстоящей осадой крепости. И вот в связи с этим позвольте узнать, какое же отчеты вы от меня здесь хотите увидеть? Скольких рабочих я принял на службу, их имена и фамилии, их политические взгляды? Или вам нужна моя финансовая отчетность? Или может быть мне раскрыть свои промышленные секреты?

— Боже мой, зачем вы лезете в бутылку? — искренне удивился он. — Зачем мне ваши секреты, оставьте их себе и своим военным. Нам они ни к чему. А вот этот ваш подозрительный Мурзин и этот ваш тротил…, — он многозначительно на меня посмотрел.

— Ну, с тротилом никаких проблем нет, он на полном учете. А с Мурзиным что не так?

— Как же, ваш Мурин, между прочим, мало того что тайный педераст, так еще и в ячейке социал-демократов состоит.

— Эсдеков? Что за бред? Я бы об этом знал.

— Ага, значить