Я сделала то же самое. Яан держал под прицелом Гезолиана, я целилась в Лешу, борясь с желанием оглянуться и посмотреть, что Юрий сделал с Давидом.

В кустах возникло какое-то движение, и я покосилась туда.

Леша мгновенно воспользовался ситуацией: прыгнул в машину и рванул с места, несмотря на то что Яан пару раз выстрелил и пробил задние колеса. Следующий выстрел Яана продырявил ветровое стекло. Гезолиан упал на землю, закрыв голову руками. Леша сдал назад, и машина проехала по лежащему Гезолиану — сначала задним левым, затем передним колесом. Кажется, в попытке спасти собственную жизнь Леша вообще не соображал, что делает. Он снова развернулся, проехав по голове шефа, и наконец убрался с поляны.

— Пусть катится! — крикнул мне Яан, подбегая к Гезолиану.

У того изо рта шла красная пена, в открытых глазах застыло выражение полного ужаса. Яан попытался нащупать пульс, но я уже отвернулась. Жизнь Гезолиана меня мало волновала.

— Давид! — крикнула я в сторону леса.

Тишина. Разумеется, у Юрия был пистолет с глушителем. Значит, пока мы разбирались с Гезолианом и Лешей, Юрий убивал Давида. А тот, закованный в наручники, не мог даже сопротивляться. И эти наручники я сама застегнула на его запястьях…

— Давид! — крикнула я снова. — Давид, Юрий! Юрий, не делай этого!

Я рванула в ту сторону, куда Транков увел свою жертву.

Поверх кустарника показалась темноволосая голова Юрия. Я прицелилась. Подойдя, увидела, что Давид весь в крови валяется у ног Юрия, а тот целится ему в висок, осатанело повторяя:

— Проси прощения, подонок! Проси пощады! Скажи, что ты хочешь жить! Проси у меня прощения!

Я не видела, в сознании ли Давид, слышит он вообще хоть что-нибудь. Рядом был Яан и целился Юрию в ноги. Давид пошевелился, пытаясь встать на колени.

— Проси прощения, Сталь! — Юрий тут же прижал дуло к его виску. — Проси прощения, сволочь! Они бы убили тебя, как бешеную собаку, если бы я не пришел. Ты мне жизнью обязан. Проси у меня прощения!

У Юрия задрожал голос, он растерянно заморгал. С большим трудом, не в состоянии помочь себе скованными за спиной руками, Давид поднялся на колени и попытался заглянуть Юрию в глаза.

Яан положил руку на мой пистолет, опуская дуло.

— Не целься в голову, — прошептал он.

Юрий нас не видел. Он вообще не видел ничего вокруг, кроме Давида. Я опустила пистолет чуть ниже.

— За что я должен просить у тебя прощения? — Голос Давида звучал хрипло. Он сплюнул на землю кровь и крошки разбитых зубов.

— Проси пощады! Встань на колени и моли не убивать тебя!

Транков изо всех сил ударил Давида в живот, тот отлетел назад и упал спиной на скованные руки.

— Юрий, прекрати! — Я не выдержала. — Отпусти Давида! Паскевич и Гезолиан мертвы. Все, игра закончена.

Юрий уставился на меня изумленным и полным горечи взглядом. Он по-прежнему целился Давиду в голову, но руки у него сильно дрожали.

— Ты знаешь, я умею убивать! Если Сталь тебе так дорог, можешь выстрелить в меня!

Рядом тяжело дышал Яан. Давид с трудом снова поднялся и открыл рот. Сначала он не мог сказать ни слова, сплюнул кровь, вытер рот о плечо и из последних сил прохрипел:

— Юрий, прошу у тебя прощения за все, что хочешь. Не убивай меня.

И рухнул лицом вниз.

Юрий посмотрел на него, повернулся и сделал пару шагов к лесу. Рука, в которой он держал пистолет, тряслась так, что оружие просто ходило ходуном. Яан сунул свой револьвер в кобуру и бросился к Давиду. Юрий повернулся ко мне.

— Вот! — крикнул он, словно дарил мне ценный подарок, который я не хотела брать. — Забирай своего Сталя, тебе все равно больше ничего не нужно! Тебе же все равно, жив я или умер!

И со знакомым мне выражением лица поднес пистолет к своему виску.

— Юрий, не надо! Ты слышал, что я сказала? Паскевич и Гезолиан мертвы. — Я подошла ближе и протянула руку к пистолету. — Отдай оружие. Вы оба мне дороги — и ты и Давид. Отдай пистолет.

В эту минуту я была готова сказать ему что угодно, даже солгать, будто люблю его. Да и была ли это такая уж ложь? Но Юрий вдруг рухнул на колени, оружие выпало у него из рук и упало на траву.

— Мой отец умер? Ведь он так и не сказал мне того… того, что он и вправду мой отец!

Я обняла Юрия, стирая ладонью слезы и грязь с его лица. Как маленького ребенка, я гладила его по голове, утешала, говоря такие нежные и ласковые слова, которые, как мне казалось, я никогда никому не была способна сказать. И когда рыдания слегка утихли, отпустила его и подошла посмотреть, как там Давид. Он сидел, кривясь от боли, а Яан стирал кровь у него с лица.

— Сломано несколько ребер, разбит нос и передние зубы, как у хоккеиста после хорошего матча. Подгони-ка машину поближе, надо отвезти его к врачу.

Яан по-прежнему был совершенно спокоен. И меня вдруг отпустило напряжение: из глаз хлынули слезы, и, опустившись перед Давидом на колени, я приникла к нему, целуя разбитые в кровь губы. Это же просто чудо, что мы все остались в живых.

— Кто последний останется в воде, тот проиграл! — звонко крикнула Ваномо, выбежав из сауны, и с разбегу плюхнулась в прохладное озеро Хевосенперсет.

Дейвидас, прихрамывая, бежал за ней. Мальчик не понимал по-фински ни слова, но детям это никак не мешало играть вместе. В воде хромота не сказывалась, и вскоре Ваномо осталась далеко позади, а Дейвидас уверенно плыл кролем вдоль берега.

— Только не заплывай слишком далеко! — крикнул ему вслед Давид.

Яан уже прыгнул в озеро, Саара еще стояла на берегу и снимала сарафан.

— А ты пойдешь плавать? — спросила Моника у Йоуни, который хлопотал у гриля, взмокнув от жары.

Каким-то неведомым образом он раздобыл у ресторанного поставщика целую баранью тушу и теперь готовил ее под руководством Моники по африканскому рецепту. Он развел костер еще рано утром и обещал, что барашек будет готов к вечеру.

Чуть поодаль, пытаясь запечатлеть игру воды и августовского неба, перед мольбертом сидел Юрий. Когда я прошла мимо, он развернул холст так, чтобы я ничего не увидела. Он по-прежнему не любил показывать незаконченные работы.

Я зашла в сауну надеть купальник, хотя это казалось немного странным: в Хевосенперсете мы всегда купались голышом. Залезла на большой камень, прыгнула в воду и, перевернувшись на спину, растянулась, глядя в небо. С берега доносились смех и речь сразу на нескольких языках — финском, шведском, эстонском и английском, который был единственным общим языком для Дейвидаса и Ваномо. Они оба говорили на нем не слишком хорошо, но так хотели понять друг друга, что проблем с общением у детей не было. Ваномо изо всех сил старалась, чтобы Дейвидас чувствовал себя в Финляндии как дома. Утром до завтрака они вместе ходили к Хаккарайненам смотреть на коров, поросят и кур. Дейвидас пришел в восторг: он был на ферме впервые в жизни.