К закату подошли подкрепления. Ангъул намеревался использовать более слабые части второго эшелона для преследования и зачистки разбитого войска Варты. Вышло иначе: разъярённые, пьяные вкусом победы люди жестоким встречным ударом опрокинули новую порцию орков.

Пленных уже не брали, мёртвых не считали.

Ставка Ангъула ушла.

Содара сгоряча собирался было углубиться в степь, но стиснул зубы и от карательной экспедиции отказался. «Покамест».

Вопреки планам Немца, поле битвы осталось за людьми. В этом смысле аналогию с Кутузовым Его Высочество «не дожал»; да, впрочем, и повязку скоро сняли — отмытый от засохшей крови глаз видел по-прежнему. На месте срубленной брови волнился шрам; со временем маги забормотали и его. Конечно, бровь так и не отросла, но внешность Содары это ничуть не испортило — кто же опустит взгляд ниже короны?..

Лес горел ещё долго, но в конце концов догорел. Армейские команды разбирали завалы.

Нашли «макаров»: пистолет оказался аккуратно вычищен, но совершенно побит расплавленным металлом. Вероятно, с оружием возился Рябышев, когда скучал, ожидая пробуждения капитана.

Нашли остатки корпуса БТР, и Немец разрешил перековать их на оружие. Качество металла поразило местных — кузнецы исхромались в недоверчивом восторге. Содара томно вздыхал и просил наладить межмировое культурно-торговое взаимодействие; Немец задумчиво рассматривал Пагди и отговаривался общими фразами — совсем о другом он думал; хотя и обещал переговорить со знакомыми работягами из Тагила, которым не помешала бы небольшая партия алмазов.

Никаких следов дракона найти не удалось, даже пепла. Маги жёлтого крыла негодовали. Но капитана их истерики не волновали: совсем о другом он думал — почему Рябышев?..

— Эээ!.. — объяснил Дурта. — Да ведь человек сей взял Пагди — и тем сделался особенно заметным в пространстве стихий. Кого ж ещё могли призвать дикарские шаманы для воплощения в змея? Тем паче, что в момент призыва этот самый Рябушев преисполнен был злобы и лютости в отношении тебя. Я прав ли?

— Рябышев, — автоматически поправил Немец. — Прав. Ты всегда прав.

— Ну уж, — польщённо смутился мудрец.

— Почему он не погиб, когда мелкий убил дракона?

— Его человеческое воплощение защитил Пагди — ровно как, полагаю, в своё время защитил этот меч и достойного Манаса. Если же спросишь ты меня, почему Пагди с такой охотою вернулся к тебе…

— Не спрошу, — сказал капитан, поднимаясь из-за верстака.

Совсем о другом он думал: мелкий Кави пропал.

И снова оказался прав достойный мудрец: «драконья погибель» дрыхла в друпаде, ниже по склону холма, куда не докатились огненные волны. Мальчишка умудрился уцелеть после падения — и даже подобрать СВД. Так и спал в обнимку с закопчённой винтовкой, пока не нашли его эльфы из похоронной команды.

Кави-старший собирался было оттаскать себя за уши, — от тревог и в назидание, — да капитан воспретил.

— Герой, — сказал он при всех. Эльфёнок приосанился.

— Спокойно, эльф, — великодушно рассмеялся Содара, — а ведь и взаправду герой.

Капитан увёл принца в сторону, подальше от ушей:

— Этот парень убил дракона. Куском дерьма. Дай ты ему дворянство.

— Капитан… ты знаешь прекрасно, что не в одном лишь моём желании сокрыта суть вопроса. Его Величество никогда не даст эльфу подобных привилегий. Никогда.

— Ты наследник.

Его Высочество прищурился:

— А ты — кто?

— Ты наследник, — повторил капитан. — А я… пора мне домой. Одно скажу: береги Кави. Обоих.

— Оба герои, — согласился принц. — Но эльфы.

— Не об том думаешь, Высочество. Ты будущий царь… ну, император, как угодно. Монарху нужны рыцари, опора трона. Паладина вернее Кави ты не найдёшь.

— Но он всего лишь эльф!

— Этот «всего лишь эльф» спас Варту. Причём дважды, если даже не считать самого прыжка в прошлое. А ему для этого, между прочим-то, умереть пришлось.

— Ради моей сестры…

— Для него это одно и то же! — рявкнул капитан. — Правильная женщина — это и есть Родина. Не власть, не сортир на даче тёплый. Жена, дети… да просто люди вокруг.

Немец перевёл дух.

— Ты что, действительно не понимаешь? Он… они оба простые парни. Но они хотят служить чему-то великому. Так дай ты им это великое — позволь служить Варте! И хватит гадить мне в мозг: отпиши им это чёртово дворянство. Чтоб служилось веселее. Чтоб ни одна сволочь в Совете не посмела…

— Законы, — мрачно сказал Содара, — законы Варты не дозволяют…

— Перепиши. Царь ты или не царь.

— Отнюдь нет!

— Батя твой не вечен. Чем раньше войдёшь в силу — тем проще будет потом.

Глаза принца нехорошо блеснули:

— Надеюсь, Его Величество, да благословят его суры, продлит своё правление в вечность, — отчеканил он.

— Впереди большая война, — пропуская мимо ушей ритуальные скороговорки, сообщил капитан. — На севере Степь, на западе — Пачим.

— И гномы неспокойны… — подтвердил Содара, с удовольствием уходя от скользких вопросов престолонаследия.

— Гнумы всегда неспокойны, — авторитетно согласился капитан. — Ты будешь хорошим императором.

— Капитан!..

— А если перестанешь перебивать — то, может, и до коронации доживёшь.

Немец дождался, пока Содара сдует ноздри.

— Ты будешь хорошим императором, — повторил он уверенно. — Потому что каждому времени нужен соответствующий лидер. А ты прирождённый военачальник, ты готов учиться. Ты любишь Варту, а после всего вот этого, — Немец широким жестом очертил низины, — Варта верит в тебя.

— Капитан… пророчество Манаса гласит, что Варта падёт, как только…

— Да хрен с ним, с Манасом. Он одно гласит — а ты другое гласи давай. Самые важные пророчества — это те, которые мы пишем сами. Единственно важные.

Содара рассмеялся, поддаваясь чистой уверенности капитана:

— Законы, пророчества… ты говоришь так, будто легко переписать начертанное. И предначертанное.

— Коронуешься — и перечерчивай. Не люди для законов — законы для людей. И для эльфов. И для гнумов.

— И для орков?

— И для орков, — не принял подначки Немец. — Для всех. Закон — для людей. Потому что когда наоборот — это значит, что говно такой закон. И тогда люди тоже становятся говном. А когда закон говно и люди говно — очень скоро ни закона не останется, ни людей.

Соратники помолчали.

— Оставайся в Вишве, капитан, — сказал Содара.

— Домой мне надо, — в тон ему ответил Немец. — Потому как долг революционный к тому нас обязывает.