Как-то раз поздним вечером я размышляла о своей несчастной судьбе, сидя у Дотери. Я надеялась встретить здесь того юного добросердечного лесоруба, с которым сошлась в самую первую ночь после приезда, и вдруг отворилась дверь и вошел Джонатан. Мне случалось раньше видеть такое же довольное выражение у него на лице. Он пришел к Дотери не потому, что им владело беспокойство и хотелось с кем-то поговорить. Он явился сюда, проведя время с женщиной.

Увидев меня, Джонатан вздрогнул. Он не смог бы теперь уйти, не сказав мне ни слова. Он сел на табурет напротив меня, за столиком у очага.

— Ланни, что ты тут делаешь? Негоже леди ходить сюда без кавалера.

— О, я же не леди, не так ли? — язвительно проговорила я, хотя тут же пожалела о своей язвительности. — Куда еще мне пойти? С матерью и братом я выпить не могу — они станут на меня неодобрительно глядеть. Ты-то хотя бы можешь вернуться в свой огроменный дом, запереться в кабинете и там тяпнуть стаканчик… Кстати говоря, а не следовало бы тебе в столь поздний час находиться дома, со своей женушкой? Ты чем-то таким занимался нынче, я просто нутром чую.

— Учитывая, где я тебя встретил, я бы на твоем месте меня не осуждал, — проворчал Джонатан. — Ладно, я скажу тебе правду, если уж тебе так хочется. Я был с другой женщиной. С той, с которой начал встречаться до того, как ты столь неожиданно вернулась. У тебя есть любовник, у а меня любовница. Анна Кольстед.

— Анна Кольстед — замужняя женщина.

Джонатан пожал плечами.

Я готова была взорваться от злости.

— Значит, ты не порвал с этой женщиной даже после той пламенной речи, которой ты вчера одарил меня?

— Ну… не мог же я бросить ее так резко — даже не объяснив, что произошло!

— И ей ты тоже сказал, что у тебя есть нравственные препоны? Что ты решил больше никогда с ней не встречаться? — спросила я требовательно, словно имела право так разговаривать.

Джонатан промолчал.

— Ты никогда ничему не научишься, Джонатан? Это добром не кончится, — ледяным тоном проговорила я.

Джонатан поджал губы и отвел взгляд. Я чувствовала, как в нем закипает злость.

— Похоже, ты все время говоришь одно и то же, — вырвалось у него.

В воздухе между нами повисло имя Софии, но ни он, ни я его не произнесли.

— Потому что все кончится точно так же. Она в тебя влюбится и захочет, чтобы ты принадлежал только ей. — Страх и печаль охватили меня, как в тот день, когда я увидела в реке труп Софии. Честно говоря, я и не думала, что по прошествии стольких лет, после стольких переживаний это видение еще имеет такую силу надо мной. Возможно, так было потому, что порой я сама подумывала, а не последовать ли ее примеру. — Это неизбежно, Джонатан. Каждая женщина, знающая тебя, хочет владеть тобой безраздельно.

— Судишь по собственному опыту?

Резкость его тона немного отрезвила меня. Он явно затаил на меня обиду — вот только я не понимала, за что.

— Те, кому ты принадлежишь, в итоге оплакивают свою удачу. Быть может, тебе стоит спросить об этом свою супругу. Ты не думал о том, что будет с бедняжкой Евангелиной, если она узнает о твоей интрижке с миссис Кольстед?

Гнев быстро охватил Джонатана. Он помрачнел, как небо перед грозой. Оглянувшись через плечо, он убедился в том, что Дотери занят делами и что больше никто нас не услышит. Он схватил меня за руку выше локтя и притянул к себе:

— Ради Христа, Ланни, сжалься надо мной. Я женат на девчонке. Ей было всего четырнадцать, когда мы поженились. Я привел ее на брачное ложе, а потом она плакала. Плакала. Она боится моей матери, а сестер боится еще сильнее. Мне не нужна девочка, Ланни. Мне нужна женщина.

Я высвободила руку:

— Думаешь, я этого не знаю?

— Бог свидетель: мне жаль, что я послушался отца и женился на ней. Ему хотелось наследника, он больше ни о чем не думал. Увидел юную девушку, которой, как он решил, рожать да рожать, и сговорился с мистером Мак-Дугалом. Так, словно речь шла не о девушке, а о племенной кобыле. — Джонатан запустил в волосы пятерню. — Ты не представляешь, какой жизнью я вынужден жить сейчас, Ланни. Делом некому заняться, кроме меня, — Бенджамин по-прежнему беспомощен, как четырехлетнее дитя. Сестры еще маленькие. Когда умер отец, все его заботы легли на мои плечи. Наш городок зависит от процветания дела моей семьи. Тебе известно, сколько поселенцев купили свою землю благодаря ссудам, данным моим отцом? Одна суровая зима, неумение трудиться на земле — и все они не смогут выполнить своих обязательств. Я могу отказать в праве выкупа закладной, но какой мне толк от очередной погибающей фермы? Так что прошу тебя, умоляю, прости меня за то, что я завел любовницу, чтобы хоть изредка отвлекаться от всей этой ответственности.

Я опустила глаза и покачала кружку с остатками пива.

Джонатан, распахнув глаза, продолжал:

— Ты не представляешь, какими соблазнительными мне показались твои предложения. Я бы отдал все, чтобы освободиться от всех своих обязательств! Но я не могу себе этого позволить. Думаю, ты понимаешь почему. Пострадает не только моя семья, но и весь город. Погибнут люди. Когда ты вернулась, Ланни, ты поймала меня в минуту слабости, но последние несколько лет преподали мне суровые уроки. Я не могу вести себя так эгоистично.

Неужели он забыл, как однажды сказал мне, что ему хочется все бросить — и семью, и капитал — ради меня? Что когда-то ему хотелось, чтобы во всем мире были только он и я? Наверное, более здравомыслящая женщина порадовалась бы тому, что Джонатан возмужал, что он с честью несет ответственность. Такая женщина гордилась бы тем, что он взвалил на себя груз забот, под тяжестью которых другой мужчина рухнул бы. А я не радовалась и не гордилась.

И все же я его понимала. Я по-своему любила свой родной городок и не хотела, чтобы он погиб в разорении. Невзирая на то, что моей родне уже жилось нелегко, и на то, что горожане обходились со мной нелюбезно и сплетничали за моей спиной, я не могла, образно говоря, выдернуть булавку, благодаря которой лоскутки той ткани, из которой был соткан Сент-Эндрю, держались вместе. Я сидела напротив Джонатана и смотрела на него с грустью и сочувствием. Я все понимала, но мне было очень страшно. «Я подведу Адера! — думала я. — Что же, что мне делать?!»

Мы сидели и пили пиво, молчаливые и погруженные в собственные мысли. Я хорошо понимала, что мне придется отказаться от Джонатана, что нужно сосредоточиться на мысли о том, что делать дальше. Куда мне деваться, чтобы меня не смог разыскать Адер? У меня не было никакого желания снова подвергаться жутким пыткам.

Расплатившись с Дотери, мы вышли из паба — оба с тяжелым сердцем. Ночь была морозная, на ясном небе горели луна и звезды, и в их свете проплывали кружевные облака.

Джонатан легко коснулся моей руки:

— Прости меня за то, что я так вспылил, и забудь о моих бедах. Ты имеешь все права презирать меня за то, что я только что сказал. Меньше всего я хочу, чтобы ты взваливала на себя мои тяготы. У Дотери в амбаре стоит моя лошадь. Позволь, я довезу тебя домой.