изогнулась в прыжке, умчалась прочь, и с треском расходилась перед ней в стороны подрастающая за лесом поросль. Телёнок побежал, поспевая изо всех сил, за ней следом.

– То-то же, – пробормотал Ольгир.

Он спустился с коня, поднял стрелу, вложил её обратно в колчан, вытащил первую, что угодила в ствол ясеня. Посмотрел на редкую петляющую цепочку угловатых следов и вернулся назад. Ноги, не привычные к седлу, затекли. Захотелось пройтись. Ольгир взял Воронка за поводья и пошёл чуть впереди, глядя под ноги. Долго шли они, и не стало слышно совсем ни собак, ни мужиков.

Далеко ушли, а тропа всё не кончалась. На ней не было ни единого следа, кроме тонюсенькой петельки лапок снегиря или синички. Снег скрыл всё, что было, и оставил чистоту для того, что будет только потом.

Воронок неожиданно снова остановился, заупрямился.

– Ах ты ж! – Ольгир дёрнул за поводья, но конь отказался идти наотрез, только выставил вперёд копыта, упираясь.

Воронок, всхрапнув, загарцевал на месте. Ольгир принялся успокаивать его, поглаживая по шее и носу, взобрался в седло. Он вновь устроился на спине коня, осмотрелся, но так никого и не увидел. Тогда стал прислушиваться, но его сбивало шумное дыхание Воронка. Ольгир тронул пятками вздымающиеся бока, и конь неохотно пошёл вперед, вытянув голову.

– Боевой ты мой друг! – ворчал Ольгир. – Чего же ты такой трусливый, а?

Воронок был послушным, оттого его и подарили сыну конунга, не самому способному в верховой езде. Конь не раз ходил под седлом в лес и на охоту, проявляя необычайные стойкость и спокойствие, но в этот раз отчего-то решил заупрямиться, почувствовав близость зверья. Воронок требовательно всхрапнул снова, и тишина, обыкновенно селившаяся здесь в первый снегопад, оборвалась…

За ближайшими кустами раздался жуткий, дикий лай. Ольгир испуганно подпрыгнул в седле и тут же вцепился в гриву коня – выронил поводья из рук. Воронок встал на дыбы, заржал и понёс скорее прочь. Ольгир упал и чудом остался цел. С грохотом осыпались стрелы и лук, свалилась на землю верёвка. Из груди выбило весь воздух. Ольгир закашлялся и кашлял, покуда щёки не вспыхнули устало и болезненно. Снег, осыпавшийся на лицо с веток, таял и скатывался прозрачными капельками за ворот.

Когда Ольгиру удалось унять кашель, снова раздался лай, похожий одновременно на волчий вой и крик раненого человека. По телу побежали мурашки. Ольгир поднялся, торопливо подобрал рассыпанные стрелы, лук, который чуть надломило копыто Воронка, и верёвку. Спешно выхватил нож из серебрёных ножен. Лай сменился рычанием. Зверь был рядом, но сколько ни оглядывался Ольгир, напряжённо положив руку на рукоять ножа, никого заметить не мог.

Тем временем с неба просеянной мукой посыпался мелкий, волнуемый ветром снег. Стало серым всё вокруг.

Ольгир приблизился к кустам, от которых, как ему казалось, расходился приглушённый рык. Он раздвинул колкие ветви, и взгляд его, не нашарив землю, провалился вниз, в охотничью яму с кольями. На дне её, умирая, бился заморённый скулящий волк с проткнутой шеей. Кол прошёл по коже, не задев ни глотки, ни вен, и волк окровавленными слабыми лапами пытался разодрать свою плоть и вырваться на свободу. Ольгир затаил дыхание, поражённый зрелищем. Кол был коротко обломан, видимо, при падении, и вытащить его из волчьего тела не составило бы труда.

Зверь заметил человека. Он поднялся на задние лапы, только чтобы приблизить свою затравленную морду к человеческому лицу, но вышло так, что он сам снял себя с кола. Волк упал, замотал головой, не веря в собственную свободу, и, почувствовав прилив боли, ошарашенно замер. Тонкая струйка крови текла по его серой взмокшей шерсти, по дрожащим лапам на грязный снег.

– Попался ты, братец, – с толикой сочувствия произнёс Ольгир.

Волк поднял на него глаза, и они показались Ольгиру человеческими. Он ясно увидел в них человеческое имя и человеческую боль. Сердце забилось у самого горла.

Но он прогнал эту мысль прочь. Стал думать, как достать со дна ямы волка, чтобы показать брату и отцу, какого зверя он смог добыть. Ох и будут же им гордиться! Ольгир внимательнее осмотрел лук. Скол оказался небольшим. Может, повезёт и он не треснет при выстреле…

Должно же повезти! С конём не повезло, значит, в этот раз всё получится точно!

Ольгир положил на палец стрелу, медленно натянул и ослабил тетиву, пробуя лук. Трещина молчала, не разрасталась, и это внушало надежду. Ольгир вновь подошёл к краю ямы, на дне которой бился израненный волк. Зверь поднял морду, посмотрел затравленно и страшно – глаза его были сыры от слёз, а нос краснел от крови. Её запах, смешанный с потным духом зверя, растекался по стылому воздуху тёплым смрадом. Ольгиру стало дурно.

– Пристрелю тебя, чтобы не мучился, – прошептал Ольгир, успокаивая больше самого себя. Не бывает у зверей человеческих глаз. Не бывает у зверей человеческих чувств.

Ольгир натянул тетиву. Оперение коснулось щеки, и стрела, пролетев совсем немного, вонзилась в бочину волка. Зверь закричал страшным голосом, забился по яме, ломая боками колья и окрашивая их алым. Он припал лапами к земляным стенам своей темницы, обратив ожесточившийся взгляд на Ольгира. Испугавшись, тот мигом вложил в тетиву вторую стрелу и выстрелил. На этот раз стрела угодила в самое горло, прорезав прежнюю рану.

Волк успокоился, медленно осел, упал. Лёжа он долго ещё пытался извернуться, чтобы выгрызть торчащую из бока стрелу, и рана на шее разрасталась, заливая кровью. Волк захрипел, закашлял, и красная вода приближающейся смерти ринулась из его раскрытой пасти. С кровью из зверя медленно вытекала жизнь, и вот он уже затих, лишь продолжали вздрагивать его длинные лапы.

Ольгир с трудом отвёл взгляд. Морда волка, похожая на лицо, всё ещё восставала в его памяти. Ольгир проглотил ком в горле, размышляя, как теперь достать зверя из ловчей ямы. Он вышел на дорожку и принялся кликать Воронка, но тот не возвращался. Ольгир побродил ещё немного по округе, выискивая коня, однако поиски оказались тщетны. Идти глубже в лес, сойдя с тропы, Ольгир боялся – а ну как не найдёт потом пути назад. Снег ещё лежал не везде, и кое-где проглядывали прогалины, заполненные поникшими листьями рыжих папоротников, и мокрые кочки. Что же, теперь придётся надеяться только на себя.

Конечно, ему могли помочь и мужчины, но Ольгир не хотел их звать, чтобы те не узнали, как легко ему достался