Следующее известное мне обращение кагала к центральной власти относится только к 1823 г. 1 июня 1823 г. гродненский кагал отправил прошение министру финансов Е.Ф. Канкрину. Предметом прошения была серьезная проблема, стоявшая перед многими еврейскими общинами: недоимки. Гродненский кагал пытался объяснить, что из большого еврейского населения Гродно[1119] «немаловажная часть по крайне бедному нынешнему состоянию евреев, рассеявшихся для снискания себе пропитания в неизвестные места, скитаются по миру, немалая часть умерло, оставшиеся в живых налицо суть по большей части престарелые, изувеченные, сироты и совсем бедные, питающиеся одним лишь подаянием, а не питающихся милостынею, едва могущих платить за себя подати, оставалась весьма малая часть, но ныне и те пришли в крайне бедное состояние»[1120]. Одной из причин экономического упадка в прошении называется передача винного откупа в руки шляхтича Витковского[1121] и связанное с этим разорение бывших владельцев винокуренных заводов. Далее следовали жалобы на произвол местных властей, применявших жестокие меры «по экзекутированию оных [недоимок] мучением кагальных и прочих обывателей-евреев в тюремном заключении и отобрание у тех, от коих вовсе не следовало за свои души уплаты, всего хозяйства»[1122], и повторная констатация обнищания основной части евреев и разорения богатых глав общины, в прежние годы якобы выплачивавших подати за бедняков. В связи со всеми этими трудностями «общество» (в данном случае, очевидно, тождественное кагалу) 11 ноября 1822 г., собравшись «в кагальный сборный дом, доброхотно согласилось и заключило между собою от побора с кошерной говядины по 3 гроша с фунта»[1123]. Предполагалось отдать этот сбор на откуп на публичных торгах, а из вырученной суммы выплатить недоимки. Постановление кагала (очевидно, специально составленная версия на русском языке) было представлено на утверждение губернатору, который демонстративно проигнорировал кагальные инициативы. Просьба же гродненского кагала к министру финансов состояла из трех пунктов: отсрочки недоимок и освобождения от пени; исключения из ревизских списков умерших и без вести пропавших; утверждения предложенного кагалом нового сбора и защиты гродненских кагальных «от гибельных чрез строжайшие экзекуции последствий»[1124].

Заслуживает внимания риторика прошения: красочные описания бедствий гродненских евреев, которые «томятся голодом, питаются подаянием», униженное обращение кагальных, в данном случае позиционирующих себя как выразителей интересов «общества», к министру: «Гродненское еврейское общество из великих скорбей своих повергаясь посредством кагальных членов к стопам Вашего Высокопревосходительства», – и заключительные строки, взывающие уже не к «казенным интересам», а к милосердию: «Cей новый опыт излияния помилования толикого числа бедных евреев удостоится от Всевышнего Творца возмездия продолжением Вашего Высокопревосходительства вожделенному здравию при всех благ в бесчисленные лета»[1125].

О подписавших прошение членах гродненского кагала – Эфроиме Давиде Ефремовиче, Мовше Шехнировиче, Давиде Гершуни, Янкеле Левенсоне и Шмуле Перлисе – известно немного. Мовша Шехнирович, а также родственники (или, возможно, однофамильцы) Гершуни, Левенсона и Перлиса были главами гродненского еврейского погребального общества (хевра кадиша). Их злоупотребления и вымогательства в 1825 г. заставили местных евреев обратиться с жалобой к губернским властям[1126]. Совмещение, как в случае с М. Шехнировичем, функций члена кагала и главы хевры кадиши было редким, но иногда встречавшимся явлением[1127].

В августе 1823 г. министр финансов отказал гродненскому кагалу в требуемой отсрочке недоимок, а просьба об исключении из ревизских списков умерших и пропавших без вести была передана на рассмотрение сначала в департамент государственного казначейства, затем в департамент разных податей и сборов Министерства финансов. Остальные содержавшиеся в прошении требования и предложения были просто проигнорированы. Рассмотрение прошения (а возможно, нескольких прошений гродненского кагала, из которых сохранилось лишь процитированное выше) было объединено с решением по поводу аналогичной просьбы виленского кагала[1128]. Но если гродненский кагал, по всей видимости, к 1824 г. оставил свои бесплодные попытки повлиять на власть, то виленский кагал действовал более настойчиво.

В 1820 г. виленский кагал решил учредить дополнительный сбор с продажи кошерных продуктов, чтобы покрыть задолженности кагала и уплатить подати государству. Но так как кагал не имел права самостоятельно устанавливать какие-либо сборы, вопрос был передан на рассмотрение литовскому военному губернатору, а затем министру духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицыну. В 1823–1824 гг. виленский кагал отправлял аналогичные предложения в Министерство финансов. Однако никакого ответа на свои просьбы кагал не получил и в феврале 1825 г. «собрал в кагальную избу здешнее еврейское общество из купцов и первенствующих обывателей, которое при многократном внимательном рассуждении и совещании, актом своим 26 февраля состоявшимся постановило: просить начальство о скорейшем приведении в действие учрежденного обществом на сей предмет сбора, утвердить предположенные на то разные средства и способы, в том акте описанные, а также учинение раскладки понедельно»[1129]. Предназначенная для внешних властей русскоязычная версия постановления[1130] была представлена полицмейстеру, вице-губернатору, в виленскую казенную палату и литовскому военному губернатору. При этом полицмейстеру достался подлинник, украшенный подписями 117 представителей еврейской элиты города, тогда как вышестоящие лица и учреждения должны были довольствоваться заверенными копиями. Обращают на себя внимание структура и язык документа, явно копирующие российскую делопроизводственную документацию: «1825 года февраля 26 дня в общем собрании виленского еврейского общества из первенствующих обывателей, приглашенных здешним кагалом в кагальную избу для совершения по предмету накопившейся на еврейском обществе значительной суммы недоимок государственных податей, докладывано…»[1131], использование формулы «слушали… положили…». Для успешного диалога с властью членам кагала необходимо было усвоить ее язык. Другой интересный момент – проект включения российского чиновника в структуру кагала в качестве кассира или «екзекутора», к тому же подкрепленный ссылкой на якобы имевшие место в других городах черты оседлости прецеденты: