Кортес опустил эфес. Плечи его поникли, потом снова развернулись.

— Тогда я возьму вас в заложники и буду диктовать свои условия под страхом смерти! — Он снова потянулся за оружием.

Прежде чем Ромка успел моргнуть, Вилья-старший оказался на ногах. Одна рука его накрыла яблоко меча и вдавила его обратно в ножны, другая поднесла нож к небритому кадыку капитан-лейтенанта.

— На вашем месте я бы не был столь самонадеян, — промолвил Лже-Мотекусома.

Губы его улыбались, но глаза смотрели холодно и жестко. Не приходилось сомневаться в том, что если Кортес шелохнется, то у него под челюстью появится вторая улыбка. От уха до уха.

Капитан-генерал разжал пальцы и под шипение заползающего в ножны меча чуть развел руки в стороны, давая понять, что глупостей делать не собирается.

— Отправляйтесь в свои казармы и сидите там, пока я не придумаю, что с вами делать. — В голосе правителя Мешико зазвучали царственные нотки.

Кортес уставился на него глазами, напоминавшими стволы фальконетов, в которых разгорается порох, готовящийся вытолкнуть из ствола смертоносный заряд, и промолвил:

— Хорошо, мы уйдем. Пойдемте, дон Рамон.

Ромка вздрогнул. Только что свой выбор сделал отец, навсегда отрезав себя от родины, теперь не менее сложный выбор предстоял ему.

То, что он не сможет вернуться в Испанию, его не смущало. Своей родиной он считал вовсе не ее, а Русь. Молодой человек страшился предать людей, с которыми он несколько месяцев пробивался сквозь эту негостеприимную страну, спал под одним одеялом и ел из одного котелка. Как на него посмотрит мудрый де Ордас? Что скажет колкий на язык Альварадо? А уж сам Кортес… Ромка любил и уважал капитан-генерала, ценил то, чему от него научился. Оставлять его сейчас ради человека, которого он знает чуть больше получаса? Нет, это уму непостижимо. Но ведь этот человек — его отец, которого он искал долгих семь лет и только что обрел. Предать отца, остаться в стане его врагов?

От этого всего парню хотелось закричать, броситься вниз и удариться головой о камни, чтобы выбить из нее беснующиеся мысли, наскакивающие одна на другую. Господи, укрепи.

— Дон Рамон де Вилья! — резанул по перепонкам голос Кортеса. — Вы идете?

Ромка посмотрел на пылающего гневом капитан-генерала, потом перевел взгляд на отца. Тот сидел молча, глядя куда-то вдаль, за величественную панораму огромного города. Он понимал, какой трудный выбор стоит перед его сыном, знал, какой вес имеет любое слово, сказанное им, и не хотел его произносить.

— Так ты идешь? — вскипел Кортес. — Или мы будем вечно торчать тут?!

Его грубость холодным потоком обдала Ромку, снимая налет пустых размышлений и придуманных страхов.

— Я остаюсь, — одними губами прошелестел он.

— Что? — Глаза Кортеса налились дурной бычьей кровью. — Что ты сказал?

— Я остаюсь, — так же тихо ответил Ромка, а потом прибавил громче: — Остаюсь с отцом.

— Ты подданный испанского короля! — закричал Кортес, потом обреченно махнул рукой, развернулся на каблуках и, гордо неся голову, стал спускаться с вершины пирамиды по длинной лестнице без перил.

Несколько минут отец и сын смотрели ему вслед, не произнося ни слова.

— Ты же не прикажешь его убить?

— Ну что ты, сын, — ответил старший Вилья и положил руку Ромке на плечо. — Конечно, нет.

Мотекусома отвернулся, стараясь сдержать улыбку. Именно так он и собирался поступить, но не смог.

«Идиот, дурак! — тут же выругал он себя. — Кортеса необходимо убить, причем сейчас, когда он один, вдалеке от своих конкистадоров. Но разве можно сделать это на глазах у сына и разрушить все, что обрел? Правы были даосские мудрецы, когда говорили, что добиться чего-то по-настоящему большого может только человек, свободный от привязанностей».

Кортес стремительно, почти бегом пересек храмовый двор и скрылся за воротами, услужливо распахнутыми перед ним.

Мотекусома задумчиво погладил бородку. Конечно, он ожидал непонимания испанцев, длительных переговоров, запугиваний, уступок и заключения союзнического договора между странами. Но напор и несгибаемая воля Кортеса бросили вызов целому народу, хотя он имел под началом едва ли четыре сотни израненных бойцов. В силах ли кто-то такое предвидеть? Да и появление сына совсем выбило отца из колеи. Кстати…

— Ну что, Рамон, — обратился он к парню, разглядывающему пустой двор. — Теперь нам можно спокойно поговорить. Пойдем, тут есть отличное место, — сказал он, натягивая на голову шапочку со спускающимися на лицо перьями.

Через несколько минут они подошли к маленькой дверце, ведущей в коридор, едва освещаемый одним светильником. В его неровном свете Ромка заметил, что стены испещрены причудливыми знаками. Коридор привел их в небольшую комнату.

Отец отодвинул тяжелый табурет и сел за стол.

— Рассказывай, как дела у князя Андрея? — сказал он вдруг на неплохом русском, медленно, но почти без акцента.

— А откуда ты узнал про князя?

— Так это прямо на тебе написано. Вернее, на перевязи.

Ромка ахнул. Вот, значит, что сделал хитрый князь! Разрисовал перевязь тайными знаками и вручил ее в качестве подорожного подарка. Кто обратит внимание на узор? Он и сам постраннее видел. Оружие мужчина хранит как зеницу ока и никогда с ним не расстается, а висит оно именно на перевязи. Чаянья князя оправдались с лихвой. Его письмо было в целости и сохранности доставлено адресату.

— Сними, пожалуйста, я прочитаю, а то эти иероглифы разобрать непросто.

— Китайская грамота?

— Она самая, — ответил сеньор Вилья, разложил перед собой перевязь, придвинул поближе лист бумаги и хитрую чернильницу, сделанную в форме черепа ребенка, а может быть, и из настоящего черепа. — А ты пока расскажи, что делал все эти годы.

Он заскрипел пером, вглядываясь в сложные знаки, представляющие то отдельные буквы, то слова, а то и целые понятия.

Ромка стал рассказывать про нападение на подмосковной дороге, про пропавшую маму, про доброту и суровость князя Тушина, про его задание, про путешествия, про людей, пытавшихся убить их по дороге. С каждым словом сына на лицо отца все отчетливее падала горькая тень. Но дело было явно не в рассказе, дело было в письме князя.

Ромка замолчал на полуслове, а его отец, даже не заметив этого, продолжал переводить. Закончив, он перечитал получившийся текст и брезгливо, как ядовитую змею, отшвырнул от себя листок.

— Князь! — покачал головой Мотекусома. — Я другом тебя считал, а ты вон как! — Правитель Мешико вскочил, смахивая полой одеяния листы со стола, шагнул к стене, уткнулся в нее, постоял с минуту и упал обратно на табурет.

Он уронил голову на руки, просидел так несколько секунд и снова вскочил.

— Папа, что случилось-то? — осторожно спросил его Ромка.