Взгляд скользнул по комоду из натурального красного дерева, где красовались мини-копии известных «Яиц Фаберже», что были в коллекции императорской семьи. Инкрустированные бриллиантами, украшенные эмалью, они бы захватили мое внимание, не будь я настолько погружена в неприятные мысли.

От Васи ни слуху, ни духу. Ни Олег, ни Станка не получали писем, ни сообщений. Подруга поведала только о развернувшейся в городе военной делегации. Баро Степанович находился в Урюпинске по приказу руководства, а капитан Лисин занял временно здание полицейского управления, и теперь жители были под надежной защитой. Больницу отстраивали, Иннокентий Кошмарович лично проверял все объекты. И только у нас произошел застой во времени.

— Не так-то просто добиться аудиенции у императора или цесаревича, — сурово взглянула на меня мать Василия, чинно складывая руки на коленях. — Ты занималась сегодня?

— Вы серьезно верите, что меня сейчас волнует, какая вилка нужна для салата? — огрызнулась я, непроизвольно вздрагивая от воспоминаний.

Дурацкий этикет. Иуда Авраамовна мне всю плешь проела. Заставила учить древние правила владения языком веера, танцевать вальс и управляться со столовыми приборами. Вылепить из меня настоящую аристократку равно пытать в казематах — так она заявила. Мало что можно познать за месяц. Только сносно держать спину прямо, стоя на десятисантиметровых каблуках и в платье посреди зала.

О да, Анна Фаберже ради такого предоставила нам целую комнату для обучения!

— У меня чудесные новости! — пышногрудая блондинка впорхнула в комнату, точно воздушное облако.

На улице моросил дождь, но госпоже Фаберже это нисколько не помешало разгуливать по хмурым улицам Петербурга с маленькими кудряшками на голове и светлом шелковом комбинезоне. Анна сбросила пальто одним движением плеч, позволяя услужливому домовому быстро забрать его, поймав в подлете. Осенние ботиночки на невысоком каблуке подруга Иуды Авраамовны оставила в проходе, чтобы не пачкать дорогой паркет. Следом на мягкое кресло полетели кожаные перчатки, сумочка и шляпа.

— Мы едем завтра на осенний бал, — радостно размахивая смартфоном, вскрикнула Анна, падая на диванчик рядом с матерью Василия.

— Нас пригласили? — я метнулась к женщинам, заглядывая за плечо Иуды Авраамовны, которая разглядывала индивидуальный qr-код на экране.

— Да, я успела зарегистрировать нас, пока ехала из торгового центра, — хлопнула в ладоши Анна и взглянула на меня из-под длинных наращенных ресниц. — Так что, дамы, собираемся. Нам нужно быть во всей красе, особенно тебе, милочка. Его высочество падок на красоту.

— Будто меня волнуют такие мелочи, — вяло огрызнулась я, ощущая себя странно. Вроде облегчение, но все же не то. А если мне не удастся договориться с наследником престола? Или его уже казнили?

«Три раза за сегодня говорил. И раз двести вчера. Жив твой ненаглядный, иначе давно бы засветился в списках».

Голос Жнеца в голове немного успокоил, хотя я явно ему надоела своими бесконечными мыслями. Если первые пару недель слуга Смерти мне сочувствовал, то сейчас я его изрядно достала.

«О себе так не беспокоишься, как о Шумском. Не у него, к слову, осталось меньше года».

Знаю, Жнец. Однако за себя я перестала бояться давно. Близость собственной смерти помогает смириться с неизбежным.

«Кристина?»

— Да? — произнеся вопрос вслух, я не учла свидетелей. Анна Фаберже и Иуда Авраамовна, живо обсуждавшие будущую поездку, быстро замолчали и внимательно посмотрели на меня.

«Этот бал может стать твоим концом».

Я сглотнула, опуская взгляд под внимательным взором Иуды Авраамовны. Она смотрела на меня задумчиво, будто о чем-то догадывалась или могла слышать наш со Жнецом разговор, но ведь это невозможно. Мать Васи поднялась, улыбаясь, словно ничего не произошло.

— Отправляемся за нарядами?

Ночной Санкт-Петербург в середине осени невероятно прекрасен, несмотря на сырость и прохладу, которой тянуло с Невы. В небе разгорались разноцветные огни салютов причудливых форм и видов. Яркие вспышки разгоняли мрачное настроение, невольно настраивая на позитивный лад. Если таковым можно считать поездку на осенний бал в дорогом автомобиле семьи Фаберже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Красиво, правда? Столица Российской Империи всегда казалась мне удивительно притягательной, — проговорила Иуда Авраамовна, поправляя меховую накидку на плечах и расправляя бархатную юбку темно-зеленого вечернего туалета.

Я ничего не ответила, отвернувшись обратно к окну. Мне не понять эту женщину никогда. Ее сына забрали военные, никто и ничего не сообщил нам до сих пор. Для любящей матери неприемлемое поведение. Или я слишком предвзята.

— Ненавидишь меня?

Вскинув брови, я постаралась сесть удобнее, дабы не испортить платье. Каждый раз норовила зацепить где-нибудь пышные многослойные юбки из полупрозрачной органзы. Выходя из дома Фаберже, несколько раз наступила на подол, лямки, удерживающие короткие рукава из той же ткани, постоянно спадали. Вырез казался чрезмерно глубоким, а пальцы непроизвольно отдирали маленькие стразы Сваровски с лифа.

— Тебе очень идет синий цвет, — проговорила Иуда Авраамовна, словно не задавала вопрос о моем отношении к ней.

— Как вы можете быть такой спокойной? — нахмурилась я, прекратив издеваться над нарядом, и бросила взгляд на Анну, которая с любопытством смотрела на нас. Злость переполнила чашу терпения.

— Она правда довольно вспыльчива, — улыбнулась подруга матери Василия. Будто я не сидела напротив нее!

— Нашел же сын на свою голову невесту, — вздохнула Иуда Авраамовна, раскрывая шелковый веер, и взглянула на меня. — Кто сказал, что я не волнуюсь, Кристина?

Вздрогнув, я отвела взор и непроизвольно сцепила пальцы в замок.

— Я не просто беспокоюсь. О, сейчас разорвала бы своими руками всю царскую семью, упади хоть волос с головы моего ребенка, — веер щёлкнул, и в этот момент автомобиль остановился у въезда перед дворцом, где собрались другие гости на дорогих машинах.

— Просто воспитание не позволило мне подорвать этот дворец ко всем языческим богам, дорогуша. Поэтому собери остатки своего самообладания и постарайся не прикончить наследника престола, сколь бы ни хотелось, — сухо проговорила мать Василия, окончательно вгоняя меня в краску стыда. Надо же, а я-то думала, нравоучения остались за порогом школы.