— Нам, впрочем, все равно, что о нас пишут в Лондоне или Шанхае, — заметил я, — но это неизменное искажение или замалчивание фактов в отношении русских совершенно непонятно и тем более странно, что в личных отношениях к русским английские журналисты и вообще англичане очень симпатичные люди.

— He сердитесь на наши газеты, — ответил Крэнстон, — у нас на все мода. Теперь в нашей прессе мода бранить русских, и как бы я лично ни сочувствовал русским, я ничего не в состоянии сделать. Мы должны считаться с духом и вкусом наших читателей, которые требуют, чтобы всюду в политике и во всяких международных делах первенствовали англичане, и я не могу писать иначе, как в этом направлении. Бывают случаи, что мы посылаем одни корреспонденции, но, пройдя через строгую цензуру редакции, они настолько линяют в печати, что нам остается только смириться и идти по курсу общественного мнения. Все мы, европейцы, единогласно признаем, что храбрость и заслуги русских в спасении тяньцзиньских сеттльментов удивительны, огромны и бесспорны, и в этом смысле я послал все телеграммы в Лондон. Что касается вашего адмирала Алексеева, то я полагаю, что в настоящее время, при международно-анархических отношениях, существующих здесь между отрядами разных наций, при взаимном недоверии, соперничестве и даже некоторой боязни друг друга, это единственный человек, который может согласовать интересы и претензии различных отрядов, рассеять недоверие и направить все союзные силы к общей цели — освобождению Пекина, из которого мы имеем самые печальные известия о положении наших посольств, осажденных, бомбардируемых и голодающих.

После обеда, во время которого были провозглашены тосты за журналистов, прессу и за англо-русскую дружбу не только в личных отношениях, но и в политике, присутствовавшие англичане спели свой гимн «God save the Queen». Я с приятным удивлением узнал, что один из англичан, с которыми я познакомился, майор английской службы, был православный. Он рассказал мне, что изучал многие христианские религии и считает православную веру наиболее отвечающую запросам сердца и ума. Поэтому он и принял православие в Лондоне.

Спев свой гимн, англичане пожелали, чтобы я сыграл им на пианино, уцелевшем от гранат, русский национальный гимн. Не отличаясь музыкальными способностями и боясь перепутать клавиши, я все-таки сел за пианино, так как полагал, что ни один русский не может отговариваться неумением спеть или сыграть свой народный гимн, и начал играть «Боже, Царя храни».

Корректные англичане окружили меня и стали хором подпевать русскому гимну.

После падения Тяньцзиня в военных действиях союзников наступило затишье, которое продолжалось ровно три недели. Только русские и иногда японцы производили разведки с целью определить расположение китайских войск, которые стали укрепленным лагерем возле городка Бэйцан, в двенадцати верстах от Тяньцзиня. Другие союзники почему-то не считали нужным делать рекогносцировки, надеясь, вероятно, на русских и японцев. Казаки — верхнеудинцы и читинцы и стрелки разных полков ходили под Бэйцан, делали разведки и тревожили китайцев своим огнем. Происходили перестрелки, но потерь у нас не было.

Раз только едва не потеряли лихого казака Раменского Читинского полка. О его спасении казаки рассказывали следующие подробности.

Во время затишья. Генерал Стессель, наши офицеры и дамы в русском лагере в Тяньцзине

Дело было ночью. Дивизион читинцев и верхнеудинцев был отправлен на рекогносцировку бэйцанских позиций. Три казака этого дивизиона в темноте ночи отбились, заблудились и попали за линию неприятельских аванпостов. Китайцы заметили всадников, узнали и встретили их огнем. Казаки живо повернули в сторону и дали ходу. Однако под одним из казаков, которого звали Раменский, была убита лошадь. Он ее бросил и сам спрятался в канаву, а товарищи ускакали и, прибыв в лагерь, донесли начальству все как было, а про Раменского доложили, что он, должно быть, убит, так как упал вместе с лошадью и больше не подымался.

Когда китайцы успокоились, Раменский вылез из канавы и стал осторожно пробираться по тому направлению, куда ушли казаки, но снова наткнулся на китайский пикет. Желтомазые солдаты мирно чифанили — ужинали и при свете фонаря весело играли в карты. Ружья были поставлены в сторонке у дерева, над оврагом. Что было делать Раменскому? Уйти он не мог от китайских солдат, так как встал месяц и ярко освещал поле и они бы сейчас заметили казака. «А ну-ка пугну я их!» — подумал Раменский, как кошка подполз к косатым, подобрался к их ружьям, потихоньку стащил их одно за другим в овраг, завопил «ура» что было мочи в казацкой глотке и выскочил на китайцев с китайским же ружьем. Китайцы до смерти перепугались и кинулись бежать без оглядки. Раменский тоже бросился бежать и по дороге встретил взвод наших стрелков, которые были посланы из арсенала Сику на поиски пропавшего Раменского.

Казак Раменский в китайском лагере

15 июля капитан 10-го полка Ярослав Горский с отрядом смелых охотников из стрелков и казаков ушел куда-то далеко на северо-восток, в какие-то дебри, чтобы забраться китайским войскам в тыл и, когда нужно, пугнуть их. За последнее время в русском отряде не имели о Горском и его отряде никаких известий. Но Горский был храбрец, каких мало. Хотя все и боялись за него, но были уверены, что он и своих не выдаст, и китайцам спуску не даст.

Грохот канонады навсегда затих над Тяньцзинем и боевой дым рассеялся. В русский отряд стали приезжать из Порт-Артура храбрые офицерские дамы, чтобы навестить своих мужей. Это были первые европейские женщины, которые приехали в Тяньцзинь через несколько дней после его бомбардировки. Русский лагерь повеселел. Загремели полковые оркестры, и зазвенели удалые солдатские песни. Недавние печали, раны и труды были скоро забыты.

Учредив совместно с другими командирами в китайском Тяньцзине временное правительство, адмирал Алексеев со своим штабом уехал обратно в Порт-Артур.

«Чжу жу чэнь сы»

«Когда государь оскорблен — чиновники умирают».

Китайское изречение

Когда комендант фортов Таку получил ультиматум адмиралов о сдаче, то согласно разрешению или приказанию из Пекина он не дал адмиралам никакого ответа, но открыл огонь по иностранным канонерским лодкам и тем самым первый начал военные действия против союзников.

Можно различно толковать и оправдывать или не оправдывать образ действий китайского коменданта, действовавшего согласно инструкциям из Пекина, но остается несомненным тот факт, что начало военных действий и первый вызов принадлежали китайцам, но не союзным державам в лице их адмиралов. Дальнейшие события показали, что если бы адмиралы вовремя не приняли экстренных мер к тому, чтобы обеспечить свободный вход в Пэйхо, то военные действия были бы значительно затруднены и едва ли бы удалось освободить Тяньцзинь и Пекин в два месяца.