в холле началась какая-то возня. Мы видели, как на носилках выносят Руфуса Холлистера, лицо его было закрыто простыней. Когда открылась входная дверь, восторженно взревели заждавшиеся фоторепортеры и замелькали фотовспышки. Потом дверь с грохотом захлопнулась, и бренные останки Руфуса Холлистера отправились в морг.

— Мерзость! — фыркнула Элен, впервые на моей памяти используя это словцо. Потом, ни у кого не спрашивая, отправилась спать.

Когда тело вынесли, в доме воцарилось странное спокойствие. Полицейские, фотографы и сыщики как-то тихо исчезли, оставив свидетелей наедине с Уинтерсом и охраной.

В пять утра меня пригласили в столовую.

Уинтерс с налитыми кровью глазами и спутанными волосами уныло пялился на толстую пачку свидетельских показаний. Весь этот труд проделала его секретарша, переводившая дух с блокнотом и карандашом в руках.

Он что-то проворчал, когда я поздоровался и сел. Потом спросил меня, когда я обнаружил труп. Я сообщил.

— Вы прикасались к чему-нибудь в комнате?

— Только к руке покойного, к его запястью, чтобы выяснить, мертв ли он и как давно.

— Когда мы приехали, тело оставалось в прежнем положении?

— Да.

— Что вы делали в комнате Холлистера среди ночи? — его усталый голос оставался сухим и безликим.

— Хотел кое о чем его спросить.

— О чем?

— Насчет записки, которую получил сегодня утром.

Уинтерс удивленно взглянул на меня.

— Какой еще записки?

Я протянул ему бумажку. Он быстро пробежал ее глазами.

— Когда вы ее нашли? — голос его звучал холодно.

— Сегодня утром во время завтрака… вернее, вчера утром.

— Почему вы мне про нее не сказали?

— Потому что решил — это мистификация. К тому же я считал, что будет еще масса времени, чтобы передать ее вам. Я представления не имел, что вы уже решили арестовать Помроя.

Это был хорошо рассчитанный удар ниже пояса. Уинтерс нахмурился.

— Вы знаете, что существует наказание за сокрытие существенно важных улик?

— Я ничего не скрывал. Я только что передал ее вам.

У него сорвалась пара крепких слов, дававших понять о степени его возмущения и ярости. Какое-то время мы оба молчали. Он занялся изучением письма. Потом продолжил уже менее официальным тоном:

— Что вы думаете по этому поводу?

— Думаю, это означает, что Холлистер в ту ночь проник в библиотеку и добыл какие-то компрометирующие бумаги — или попытался их найти.

— Ясно, что он их не нашел.

— А вы?

Уинтерс покачал головой и откровенно сознался:

— Если мы их и нашли, то этого не поняли. Мы не раз и не два проверили все бумаги и, насколько могу судить, в них нет ничего такого, за что Холлистера можно упрятать в тюрьму… а тем более сенатора. Масса всяких политических махинаций, но ничего незаконного.

— А вам не кажется, что сенатор мог держать свои деловые бумаги еще в каком-то месте? — я припомнил таинственные сейфы в подвалах конгресса, в которых после смерти владельцев обнаруживали огромные суммы наличными.

— Теперь нам нужно их найти.

— А губернатор не сможет вам помочь? Ведь он был адвокатом сенатора.

Уинтерс вздохнул и обескураженно посмотрел на меня.

— Я не могу добиться от него ни единого слова. Он постоянно разглагольствует о том, что мы нарушаем гражданские права.

— Может быть, вам удастся выяснить, кто написал это письмо, и допросить его.

Уинтерс раздраженно покосился на меня.

— Вы выбрали самое подходящее время, чтобы рассказать мне о записке, — сразу после того, как я едва не совершил фатальную ошибку. В чем заключалась ваша мысль?

— Вспомните, я не видел вас целый день. Я получил письмо утром и отправился к Холлистеру, чтобы спросить его…

— Стало быть, вы говорили с ним о бумагах?

— Конечно.

Уинтерс заинтересовался.

— И что вам удалось выяснить? Как он себя вел?

— Мне ничего не удалось узнать, но для человека, который в ближайшие часы собирается покончить с собой, он выглядел слишком спокойным.

— И никаких намеков? Что же произошло на самом деле? Расскажите мне все самым детальным образом.

Я попытался как можно точнее передать наш разговор, рассказав о всех моих уловках и изобразив их куда более хитроумными, чем они были на самом деле. Все мои показания записывала молчаливая секретарша.

Когда я закончил, лейтенант не выглядел более осведомленным.

— Был там кто-нибудь еще? Упоминал ли он еще кого-нибудь?

— Насколько я помню, нет. Мы были одни. Какие-то газетчики пытались связаться с ним по телефону и… — Внезапно меня осенило. — Когда умер Холлистер?

— Когда… — Уинтерс так устал, что не смог быстро отреагировать.

— Какое время назвал коронер?

— А… Около двенадцати. Точно станет известно после вскрытия.

— Холлистера убили.

Я сказал это, тщательно стараясь избежать всякого мелодраматизма, причем настолько тщательно, что Уинтерс меня не понял. Пришлось повторить, и мое заявление от этого много потеряло.

— Нет, — лейтенант Уинтерс откинулся в кресле. — Он сам убийца. У нас его признание.

— Которое напечатал убийца, после того как застрелил Холлистера.

— Шли бы вы лучше спать.

— Сейчас пойду. Но прежде хочу быть уверен, что вы выставите в доме надежную охрану. У меня нет ни малейшего намерения оказаться следующим быком, которого отправят на бойню.

— Почему, — насмешливо спросил Уинтерс, — вы полагаете, что Холлистера убили?

— Потому что вчера утром, когда я был в его кабинете, раздался телефонный звонок и он договорился с кем-то о встрече прошлой полночью. Как, время смерти совпадает? Из того, что мне удалось услышать, следует, что собеседнику он очень хотел угодить и обещал встретиться непременно.

— Возможно, он встретился, а потом застрелился.

— Не похоже. Думаю, весь вечер он провел дома. И никуда не собирался уходить. Гость должен был с ним встретиться именно здесь. Но мы же знаем: никто из посторонних в дом не входил. Тот, с кем он собирался встретиться, уже был в доме, это один из нас… Он и убийца, это очевидно.

Пока я говорил, Уинтерс все больше выпрямлялся в кресле. Когда я замолчал, чтобы перевести дух, он сказал:

— Я хочу, чтобы это никому не говорили. Поняли?

— Конечно.

— Не только потому, что вы можете быть правы и убийца насторожится; если вы правы и убийца заподозрит, что вы напали на след, мы можем получить третью жертву.

Я сказал, что не имею ни малейшего желания попасть на первые страницы газет в качестве трупа.

— Есть вероятность, что вы правы, — задумчиво протянул лейтенант. — Как бы мне хотелось, чтобы вы подумали как следует и передали мне это письмо как можно раньше. Мы бы успели проверить отпечатки пальцев, почерк и бумагу… А теперь нам на это понадобится несколько дней. Ну ладно, главное — держите рот на замке. Мы задержим всех присутствующих еще