Барон угрожал ему, что, если он не согласится, он его уничтожит. Потом он предложил деньги за услугу, так что ничего не оставалось делать, как согласиться. Он знает, что поступил подло, но верит, шевалье пожалеет его и даст ему шанс выказать истинное рвение на службе у принцессы.

Когда Томассия получил письмо, он немедленно отнес его Пергами.

«Вот где ответ, вот где отгадка, – думал Пергами. – Как правильно я сделал, что уволил этого человека».

Пергами пошел к Каролине и показал ей письмо Креде.

– Итак, Ваше Высочество, вот доказательство того, что за вами шпионят, – сказал Пергами.

– Омптеда! – воскликнула принцесса. – Не могу поверить! Значит, муж госпожи Фитцгерберт назначил его главным шпионом. Это смешно.

– Возможно, Ваше Высочество, но смеяться надо с осторожностью.

– Дорогой, дорогой Бартоломео, вы, как всегда, правы.

* * *

Барон д'Омптеда просил аудиенции у принцессы.

– Скажите барону, – велела Каролина Пергами, – что у меня будет прием в честь моего возвращения домой из долгого путешествия. Я приму его в качестве гостя.

Пергами выглядел несчастным.

– Мой дорогой друг, предоставьте это мне, – утешала она его. – Вы знаете, если нужно, я могу быть грубой.

Урок не пошел ей впрок, думал Пергами. Она примет Омптеду. Она плюет на все интриги.

– Куда это нас приведет? – спрашивал он у своей сестры, графини Олди.

– Она слишком добросердечна, всем все прощает, – вздыхала графиня.

Однако на этот раз принцесса намеревалась отомстить.

Когда Омптеда появился на вилле, она приказала Пергами принести огромный картонный ключ и преподнесла его барону.

Он не знал, Куда деваться.

– Мой дорогой барон, – сказала Каролина, – зная вашу любовь к ключам, я вам его дарю. Надеюсь, он вам пригодится.

Затем Каролина повернулась к Пергами, который стоял рядом.

– Пожалуйста, принесите барону одну чашку кофе и скажите ему, что я не хочу его больше видеть.

Опозорен прилюдно! Перед всем обществом ему вручили ключ и дали чашку кофе. Какое унижение! Он понял, что кто-то его предал, и сразу подумал о Креде. Это была катастрофа, ведь свою миссию он провалил. Теперь и речи не могло быть о том, чтобы спрятаться тайно в опочивальне принцессы!

* * *

Капитан Хаунэм послал вызов Омптеде. Имея в виду известные обстоятельства, связанные с неблаговидным поступком Омптеды, он решил драться с ним на дуэли. Омптеде предоставлялось право выбрать место и сообщить секундантам немедля.

Омптеда даже не ответил. Он написал в Ганновер и ждал инструкций. Если шпион когда-либо проваливался с треском, то это как раз был он.

Каролина услышала о вызове на дуэль. Она не хотела, чтобы ее дорогой капитан Хаунэм рисковал жизнью из-за этого подлого труса. Поэтому она написала губернатору Неаполя, сообщая, что в ее жизнь грубо вмешиваются здесь, в Италии, и она просит у него защиты.

Омптеде приказали немедленно покинуть страну. Он выполнил это, благодаря в душе Бога, что все так закончилось.

Вилла д'Эсте утратила для нее свое очарование. Каждый раз, когда она входила в опочивальню, ей казалось, что за ней подглядывают. Она становилась все более подозрительной, но ничего не могла с собой поделать. Для нее было естественным вести себя несдержанно просто потому, что ее считали безнравственной. Она позволяла себе ходить почти обнаженной, разрешала Пергами находиться в опочивальне наедине с нею. В нее словно вселился бес, который толкал ее на такое поведение. Все было, как в тот раз, когда она разыгрывала ложные роды, прекрасно зная, что в будущем люди будут думать, что так оно и было.

Ее неверно понимали. Ее всегда неправильно понимали. Она не была развратной. Она всегда мечтала о любви, о замужестве, о многодетной семье. Вот чего она хотела. Если бы ей разрешили выйти замуж за майора фон Тебингена, она бы стала счастливой женой и матерью. Но их разлучили, отдали ее замуж за человека, у которого она вызывала отвращение, и он не скрывал этого. Их короткая связь не вызывала у нее желания искать с ним физической близости в будущем. Разве можно было объяснить это людям, когда они верили, что все как раз наоборот. Она была ласкова с людьми, что служили у нее, иногда фамильярна, но полной близости она не искала ни с кем. Нет, у нее не было любовника, в прямом смысле слова, но ей нравилось делать вид, что он у нее есть. Ей доставляло удовольствие дразнить мужа, заставлять его думать, что она неверная жена. От одной этой мысли ее разбирал смех. Его супружеской неверности хватает на всю семью, думала она. Что ей нравилось, так это шокировать людей, заставлять их обсуждать ее беспутную и развратную жизнь, придумывать фантастические истории о своих мнимых любовниках. Теперь ее имя связывали с именем Пергами. Да Бог с ними! По-своему она любила Пергами. Он был хорошим секретарем, который искусно вел ее дела, она восхищалась им, он был ее хорошим другом. Но не был он ее любовником, и не было у них интимных отношений. Да и не могло быть ни с каким мужчиной.

Кое-что она держала в тайне от людей. Ей не хотелось думать об этом самой, но иногда в животе у нее творилось что-то непонятное, ее терзали приступы нестерпимой боли. Она говорила о них доктору, но он сам не знал истинной причины и надеялся, как и она, что все само собой утрясется. Ей было пятьдесят два года. Когда она снимала парик, смывала белила и румяна, то выглядела старухой, которую вряд ли можно было заподозрить в интрижках с многочисленными любовниками.

– Бедная Каролина, – повторяла она себе. – Ты мечтала о слишком многом, да ничего не вышло. Так пусть весь свет думает, что ты живешь весело, беззаботно, скандально.

Эта мысль согревала ее. Надо забыть о подкрадывающейся старости, о тревожных симптомах неведомой болезни. Побольше румян, белил и перьев, розовые чулки – и не унывать! Что ж, это выход.

* * *

Ей не хватало виллы д'Эсте, которую она превратила в прекрасный дворец. Как осмелился принц посылать шпионов, чтобы заманить ее в ловушку! Если бы не это, она все еще могла там жить. Мало ему, что он отказался жить с ней, унизил, оскорбил ее, всякий раз ставя в затруднительное положение ее друзей и слуг, заставляя шпионить за ней.

Она была зла на него. Ну, раз он хочет скандала, он его получит. Чем более вызывающе она себя вела, тем больше он радовался.

– Пусть знает! – кричала она с ликованием. – Пусть. Я так хочу. Он ужаснется, расстроится. Так ему и надо! Осы оставляют жало в ранах, когда жалят. Я поступлю так же.

Она развлекалась без устали. Разъезжала в карете, по форме напоминавшей ракушку, кланялась и улыбалась всем, выставив напоказ свои короткие толстые ноги в розовых панталонах. Она болтала с кем попало, а детям, бегущим за каретой, швыряла горстями мелкие деньги. Люди собирались на улицах поглазеть на ее выезд. Она была очень буйной, эта принцесса Уэльская.