— А кто в опасности?

Альгидрас вновь улыбнулся и ответил:

— Никто.

— Это были квары?

Он помотал головой.

— Кто это был, Альгидрас? — повторила я и для верности схватила его за запястье.

Он быстро огляделся вокруг, отметил, что повозка укрывает нас от посторонних глаз, но все же осторожно вытащил руку из моего захвата.

— Это были люди Алвара, — откликнулся он так, будто это нормально, что на княжеских землях, по пути в столицу, в лесу, на наш отряд нападают люди, приехавшие из располагающегося где-то за тридевять земель Савойского монастыря.

— Как они здесь оказались? — опешила я.

Альгидрас вздохнул:

— Послушай, все устали. Давай сейчас… поспи? Мы поговорим об этом в Каменице, я обещаю.

— Если мы доедем до Каменицы, — мрачно проговорила я.

— Доедем. Никуда не денемся, — снова улыбнулся он.

То хмурится не по делу, а то разулыбался так, словно у нас тут что-то радостное произошло!

— Почему они не стали нападать?

— Потому что здесь нет того, что им нужно, — Альгидрас снял с коня седло и, закинув его на плечо, направился к группе воинов.

— Что им нужно? — вдогонку спросила я.

Остановившись, Альгидрас обернулся и покачал головой:

— Слишком много вопросов.

Я вдруг поймала себя на мысли, что он смотрит на меня как-то иначе, так, как не смотрел до этого. Словно раздумывает о чем-то.

— О чем ты думаешь? — не преминула спросить я.

— Ты плакала, — проговорил он невпопад. — У тебя глаза красные.

— Это от пыли, — пробормотала я. — В повозке это сено… и подушки.

— Хорошо, коли так, — заключил он и оставил меня в одиночестве, хотя до этого вдалбливал, что я не должна оставаться одна.

Я посмотрела в его удаляющуюся спину, вдохнула, выдохнула и пообещала себе не сердиться. Все равно от этого толку чуть.

В лагере уже разложили костер. Вадим на этот раз справился сам. Подойдя ближе и протянув к огню озябшие руки, я вдруг осознала, что на стоянке царит мрачное молчание. Более того, часть воинов смотрела на меня так, будто я была в чем-то виновата. Я растерянно обернулась к Добронеге. Та похлопала по бревну рядом с собой:

— Садись!

Ее голос тоже прозвучал недовольно. Я села. Открыла было рот, чтобы спросить, в чем дело, но прикусила язык, потому что момент был явно неподходящий. Злата тоже смотрела на меня так, будто я совершила что-то плохое. И только когда у костра появился Альгидрас, я поняла, что дело не во мне, а в нем. А на меня так смотрят, потому что я с ним разговаривала. Воины молчали хмуро и настороженно. Альгидрас явно видел эту настороженность, но ничего не предпринимал. Он присел на корточки у костра, по другую сторону от остальных воинов. Это, как ничто, показывало, что в отряде зреет конфликт.

Альгидрас вытянул руки к огню, грея озябшие пальцы, а я смотрела на пламя, и мне все казалось, что оно сейчас начнет ласкаться к его рукам, как игривый щенок. Я помотала головой, отгоняя бредовые мысли. Когда я вновь посмотрела на огонь, пламя горело совершенно обычно и Альгидрас выглядел обычным замерзшим путником.

— Что ты им сказал? — наконец нарушил молчание Бран.

Альгидрас поднял на него взгляд и на этот раз не стал прикидываться, что не понимает, о чем речь.

— Я сказал, что здесь нет того, что они ищут, — медленно проговорил он, чеканя каждое слово.

— Что они ищут и кто они? — спросил Бран, и все воины уставились на Альгидраса как на предателя.

— Они ищут старые свитки, — все так же медленно произнес Альгидрас. И снова его акцент усилился, как бывало в минуты сильного напряжения.

— Какие свитки? — не отставал Бран.

— Я не знаю, — проговорил Альгидрас.

— Тогда отчего ты сказал, что свитков нет, коль не знаешь?

— Думаю, воевода сказал бы мне о свитках, коли они бы были.

— Ты не побратим боле! — отрезал Бран.

В этой фразе мне послышала неприкрытая угроза. Что будет, если Бран решит, что всем будет спокойней, если бывший воеводин побратим упокоится в этом лесочке? Кто-нибудь заступится? Я отвела взгляд от безмятежного лица Альгидраса и посмотрела на воинов. Никто из них не выглядел человеком, готовым встать на защиту хванца. Я с надеждой посмотрела на Горислава, но тот хмуро глядел в землю, рассеянно крутя в пальцах кинжал. Вадим, с которым Альгидрас, казалось, нашел общий язык в этом походе, делал вид, что поглощен приготовлением ужина и на все прочее внимания не обращает. На Злату с Добронегой я смотреть не стала. Без толку.

— На каком языке они говорили? — нарушил затянувшуюся паузу Бран, и мое сердце замерло.

После некоторой заминки Альгидрас произнес:

— На северном.

— На каком «северном»? — допытывался Бран. Взгляд у него был цепкий и нехороший.

— Да кварский это! — сплюнул один из воинов княжича и отвернулся в сторону, чтобы не встречаться с тяжелым взглядом Брана.

— На этом языке говорят в Савойском монастыре, — произнес Альгидрас. — Он вправду кварский.

Среди воинов произошло какое-то движение. Я отметила, как еще у пары человек появились в руках ножи.

— Откуда ты знаешь этот язык? — спросил Горислав. Его взгляд тоже не предвещал ничего хорошего. Куда только подевалась его обычная веселость?

— Я учился там, — пояснил Альгидрас. — Младшего сына старосты отдают в учение в монастырь. Я встретил там восемь весен.

— Ты знаешь этих людей? — спросил Бран.

Альгидрас наморщил лоб, словно пытался вспомнить.

— Одного или двоих на лицо, — сказал он. — Имена — нет.

— Откуда ты знаешь, что они вправду ищут свитки?

По лицу Брана было видно, что он уже назначил Альгидраса виноватым в этом происшествии, а это, очевидно, сильно уменьшало шансы хванца доехать до Каменицы. Я обхватила себя за плечи, почувствовав озноб. Проверять, действительно ли хванская святыня хранит того, кто ей служит или это только сказки, очень не хотелось.

Альгидрас ровно произнес:

— Они спрашивали о свитках. К тому же я знаю того, кому они служат. Он… вправду собирает старые предания.

Я вдруг некстати вспомнила, что Альгидраса неделю не было в Свири. Мог ли он встречаться с кем-то из этих людей? Вполне…

— Откуда нам знать, что ты с ними не заодно? — озвучил Горислав общую мысль.

— Знать вы не можете, — безропотно согласился Альгидрас, протягивая руки еще ближе к огню, и на этот раз я могла поклясться, что пламя лизнуло его ладонь. Впрочем, Альгидрас даже не поморщился, как будто это ему совершенно не причинило боли. Интересно, заметил ли это кто-нибудь еще?