Возьми янтарный перстень, жемчужную корону,

С тобой уедем вместе в мой дом в холмах зеленых.

Там несутся к морю кони, там вино в подвалах бродит,

Виноградной спелой гроздью звезды падают в ладони.

Танцуй же, дева, танцуй! И мальчик сидит у ног и поет, глядя на мир печальными глазами, – не менее грустно смотрит он, когда приходится, в прорезь прицела.

Там печаль тиха, как вечер, там легенды море шепчет,

Там поет закатный ветер о давным-давно ушедших.

Там венки сплетают девы, там играют менестрели,

Там давно собрались гости, ожидая королеву.

Там – мой дом в зеленых холмах!

Пой, пой, дитя, не останавливайся – это песня о том, что уже мало кто помнит и нескоро, ой как нескоро увидит.

В тесном кружке кочевников выступают бродячие артисты. Зачем убивать, а они это могут, если можно добывать на пропитание, демонстрируя собственное искусство? И играют, поют, танцуют, а в сторонке пристроился на солнышке, таком редком, худощавый, хотя в осанке чувствуется недавняя дородность, проповедник. Когда его коллеги закончат – он расскажет собравшимся, если они захотят его слушать, о том, что в ближайшее время вновь наступят сумерки, но этого не стоит бояться. Лучше всего найти укромное место, переждать катаклизм, а после мир родится заново и жить станет легче.

Кстати сказать, сами артисты не думают искать убежища. Зачем? Каждый из них в глубине души уверен, что заслужил честь или достоин проклятия – пережить грядущие испытания, дабы оправдать или искупить, впрочем, это одно и то же. И так, скорее всего, произойдет. Причем очень скоро.

А остальные избранные?

Примерно через месяц глубоко под землей, под слоем оплавленного камня окончательно придет в себя существо с обожженной маской вместо лица и кровоточащими культями вместо конечностей. Оно тщетно попытается разлепить покрывшиеся кровавой коростой веки и с ужасом осознает всю чудовищную безысходность своего положения. Наверное, отчаяние, если ему еще присущи какие-нибудь эмоции, послужит последней каплей, ввергнувшей сознание в пропасть безумия. Иначе чем, как не безумием, объяснить странные видения, образы, посетившие его в последующем, визиты, память о которых останется навсегда.

Первой придет к нему девушка, почти девочка, в лохмотьях, со странным узором татуировок на предплечьях. Синеглазая и абсолютно неземная.

– Бедный, – скажет она, вытирая слезы, – бедный, прощай.

– Ты уходишь? – подумает существо. – Почему?

– Я должна.

– Останься.

– Я не могу… даже не так – это не в моей власти.

– И мы больше никогда не увидимся?

– Мое проклятье в том, что все, абсолютно все в конце концов приходят ко мне. Все, но не ты.

– Как это?

– Смертные обычно встречаются со мной дважды – при рождении и на одре. Ты же провел со мной слишком много времени, и теперь наши пути расходятся. Прощай… Любимый.

– Ты меня обманывала…

Боль стеной огня оборвет мысль.

Вторым будет пес, плод невообразимой мутации – мощное тело на колонноподобных лапах, извивающийся змеей хвост и три головы на топорщащихся загривках.

Правая пасть недовольно зарычит, левая преданно лизнет в подбородок, а средняя лениво зевнет, сделав вид, что ей все равно.

– Ты кто? – подумает существо.

Морды посмотрят друг на друга, потом по сторонам и волчком потащат все тело в погоне за собственным хвостом.

– Зачем ты здесь?

Псина остановится, сжав сразу всеми тремя челюстями кончик яростно отбивающегося хвоста, и посмотрит исподлобья тремя парами глаз. Создастся впечатление, что правая голова крайне недовольна непроходимой тупостью, левая относится к ситуации иронически, а средней вообще наплевать.

– Фу! – подумает существо, отчего-то вид страшной собаки вызовет ощущение чего-то родственного.

Пес послушно выплюнет хвост и шлепнется на зад с видом благосклонно исполняющей волю ребенка домашней болонки. Некоторое время будет продолжаться взаимное разглядывание, а потом нечто неуловимо изменится за спиной пса. Абсолютный мрак запечатанного огнем подземелья сгустится еще больше, и тьма в глубине развалин станет осязаемой. Она начнет сгущаться, наползать, и существо, уже познавшее в полной мере безотчетный ужас, отрешенно осознает безусловную инородность стремящейся к нему силы. Холодная ненависть. Жизнь, смерть, боги и призраки, нет, то, что парализующее уставится на него из мрака, вообще не будет принадлежать существующему миропорядку.

Пес одним движением вскочит на ноги и развернется кругом. Три головы прижмутся к земле, и яростный рык, сопровождаемый тремя клубящимися факелами, освещая пространство, оглушит бессильное существо. Шаг за шагом, звонко клацая челюстями, отсекая выбросы призрачной материи, трехголовая собака загонит чужеродное нечто в дальний угол и, предупреждающе рыча, снова усядется напротив.

– Хорошая собачка. – Из ниоткуда появится третий, или это уже четвертый, если считать и Чужое, визитер.

Высокий, худощавый, рыжеволосый человек с маской невиданного зверя, нагой, – на нем лишь набедренная повязка.

– Как ты? – спросит он.

Если бы у существа остались губы, оно бы искривило их в сардонической усмешке. Гость не глядя сядет на валяющийся под ногами обломок камня, и тот сразу примет вид обсидианового трона.

– Ничего, пройдет.

– Ты-то вообще кто такой? – подумает существо, почти не надеясь на ответ.

– Ай, – махнет рукой рыжеволосый, – тебе имя надо? А ты свое-то помнишь? То-то же! Ну, называй меня, если угодно, Сет, или Ваал. Можешь – Тифоном. Еще где-то ко мне обращались как к Локи, именовали Лукавым. Скажу по секрету, – мужчина заговорщицки подастся вперед, – Змий и Прометей – это тоже я. Важны не образы и ярлыки. Ты видишь перед собой лишь персонификацию древней, как мир, силы.

– Какой?

– Энтропия, хаос, революция, свободомыслие – разумный противовес созидательной тирании. Впрочем, тебя ведь не интересует философия. Ты хочешь понять, что произошло?

Если бы существо могло шевелиться, оно бы кивнуло.

– Видишь. – Рыжеволосый укажет в сторону трехголовой твари.

Та, совсем по-собачьи, поднимет лапу и помочится на обвалившуюся перегородку, затем усядется и примется в три языка вылизывать собственные гениталии.

– Мое порождение, – гордо заявит гость. – Страж. Сила, неподвластная никому, даже мне, непредвзятая и независимая. Существует предание, что, когда наступит время последней битвы, Фенрир, это одно из его имен, станет убийцей богов и уничтожит мир. – Рыжеволосый наставительно поднял палец. – Только не воспринимай гибель как нечто безвозвратное. Смерть – это очищение, возможность возродиться в более совершенном качестве.