Бэнкс уселся у окна, через которое по ту сторону гавани был виден старый город: сто девяносто девять ступенек, ведущих к разрушенному аббатству, церковь Святой Марии, где соленый ветер давно слизал имена с надгробий. Мимо навесов, где разгружались и продавали свой улов рыбаки, прошествовала группа юных готов с набеленными лицами, все они были в черном, с затейливыми серебряными украшениями.

Бэнкс кое-что о них читал, знал, какую музыку они предпочитают, и из всего этого сделал вывод, что готы помешаны на смерти и суициде, на живых покойниках и «темной стороне мира», но агрессии не проявляют. Почти все они являются пацифистами, их волнуют социальные проблемы: расизм, войны. Бэнксу нравились «Джой Дивижн», а он слышал, что это культовая готская группа. С другой стороны, подумал он, готы ничем не чуднее хиппи, страстно увлекавшихся оккультизмом, поэзией и наркотическими откровениями.

Шестьдесят девятый стал для Бэнкса годом великого перелома. Окончив школу с парой приличных оценок в аттестате уровня А, он поселился в комнатке в Ноттингхилле и стал изучать менеджмент в Лондонском политехническом. Однако он чувствовал, что у него мало общего с однокурсниками, поэтому предпочитал тусоваться с ребятами из колледжа искусств, двое из которых жили в том же доме, что и он. Они-то и поведали ему о краеугольных камнях субкультуры хиппи: странной смеси экзистенциализма, коммунализма, гедонизма и нарциссизма. Они делились косяками с ним и Джем, жившей через площадку, ходили на концерты и выступления поэтов, обсуждали права жильцов, самовольно захватывающих квартиры, войну во Вьетнаме и «Волшебника из страны Оз», снова и снова проигрывали «Ресторан Элис».[22]

Бэнкс понятия не имел, что ему делать в жизни. Родители ясно давали понять, что хотят направить его на стезю «белых воротничков» и не желают, чтобы он очутился на кирпичном заводе — или на металлопрокатном, как его отец, — так что изучение менеджмента казалось логичным шагом. К тому же он ощущал настоятельную потребность вырваться из удушливо-провинциального Питерборо.

Он очень любил музыку и однажды отправился автостопом со своей первой всамделишной подружкой Кэй Саммервилл на концерт «Блайнд Фэйт» в Гайд-парк — это было летом, в тот год, когда он еще жил дома, в Питерборо, — потом он попал на концерт «Роллинг Стоунз», посвященный памяти Брайана Джонса, на этом концерте Мик Джаггер выпустил из клетки всех бабочек, которые еще не передохли в ней от жары. Еще он вспомнил, как Дилан выступал на острове Уайт: он вышел уже в конце и спел «Она моя» и «К Районе», две любимые вещи Бэнкса.

Но, живя в Питерборо, Бэнкс был в общем-то изолирован от веяний моды, от новых тем и идей и до обидного бесчувствен ко всему, что на самом деле происходило в большом мире. Что касается всех этих хваленых перемен и революций шестидесятых, то не стоит забывать, что в тогдашних хит-парадах битловские «Земляничные поляны» уступали песне «Освободи меня» Энгельберта Хампердинка, и если ты вырос в Питерборо, то, конечно, понимаешь, почему это именно так.

Когда заканчивался его первый учебный год, прогремела жуткая история о «семействе» Мэнсона, которое в конце концов арестовали за убийство Шерон Тейт, бизнесмена Лено Ла-Бьянки и остальных. Теперь, конечно, все это перешло в учебники истории, но тогда в газетах и по телевизору день за днем разворачивались все новые подробности, и это оказало огромное влияние на общество, не в последнюю очередь потому, что «семья» Мэнсона чем-то напоминала коммуну хиппи, цитировала битлов и провозглашала революционные лозунги. Были еще девушки, «любовные рабыни» Мэнсона, со странными именами: Патриция Кренвинкель, Скрипучая Фромм, Лесли ван Гутен. Судя по их нарядам и прическам, они вполне могли бы жить в Ноттингхилле. Обошедший все газеты и экраны мира снимок бородатого Мэнсона, глядящего в объектив, порождал у Бэнкса почти столько же кошмаров, сколько сладких и влажных снов дарила ему фотография сидящей на стуле обнаженной Кристины Килер, знаменитой тогдашней фотомодели.

В конце шестьдесят девятого был и знаменитый бесплатный рок-концерт в Алтамонте, вспомнил Бэнкс, где во время выступления «Стоунз» кто-то из байкеров — «ангелов ада» — кого-то зарезал. Другие события тех лет вспоминались смутно: полицейский налет на Пикадилли с целью изгнания самовольно вселившихся жильцов; волнения в Северной Ирландии; рассказы о женщинах и детях, убитых американскими солдатами в деревеньке Ми-Лай во Вьетнаме; агрессивные антивоенные демонстрации; четверо студентов, застреленных американской национальной гвардией в городе Кент, в Огайо.

Конечно, он судит об этом уже задним числом, но на его, Бэнкса, взгляд, именно тогда все как-то начало поворачиваться к худшему, мир будто разваливался на части. Возможно, так было и раньше, просто он очутился в то время в самой гуще событий. Останься он в Питерборо, он вряд ли уловил бы перемену политического климата. Не исключено, что у него и сложилась бы карьера в бизнесе, если б он не ухватился за самый хвост шестидесятых — там, в Ноттингхилле. Так или иначе, к концу первого года обучения в колледже он утратил всякий интерес к расчетам издержек производства, психологии в сфере промышленности и коммерческому законодательству.

Но вот об убийстве девушки на фестивале в Йоркшире Бэнкс не слышал. В ту пору провинции, особенно северные, представляли мало интереса для жителей столицы, а региональные полицейские силы действовали куда более независимо друг от друга, чем сейчас. Он задумался: может быть, Эндерби прав и Ник Барбер имел в виду именно убийство Линды Лофтхаус? Сам Бэнкс до сих пор был уверен, что журналист подразумевал смерть Робина Мёрчента. Однако сообщение о Линде Лофтхаус представляло дело в совершенно ином свете, пусть даже ее убийство в свое время раскрыли. Интересно, убийца еще в тюрьме? А если нет, мог ли он быть как-то причастен к смерти Ника Барбера? Чем больше Бэнкс над этим размышлял — и неважно, что говорила об этом Катрин Жервез, — тем больше убеждался, что, видимо, он был прав и Барбер погиб из-за того, что раскапывал прошлое — то прошлое, которое кто-то желал оставить погребенным.

Поедая окуня с картошкой, Бэнкс заметил несколько туч, плывущих с востока, и к тому времени, как он покончил с обедом, начало моросить. Он расплатился, оставил скромные чаевые и направился к машине. Перед тем как тронуться в обратный путь, Бэнкс позвонил Кену Блэкстоуну в Лидс и попросил выяснить все возможное о Стэнли Чедвике и расследовании убийства Линды Лофтхаус.

21 сентября 1969 года, воскресенье

В воскресенье, в конце дня, Стив подошел открыть дверь. Увидев на пороге Ивонну, он повернулся и, шагая по коридору, сказал:

— Не думал я, что еще тебя увижу. Надо же, тебе хватило храбрости сюда заявиться, черт побери!

Ивонна пошла за ним в гостиную.

— Стив, я не виновата. Это все Мак-Гэррити. Он пытался меня взять силой. Он опасен. Ты должен мне поверить. Я не знала, что делать, — оправдывалась она, глядя ему в спину.

Стив обернулся и посмотрел ей в лицо: