Придя немного раньше назначенного времени, заходить в дом я не стал и, остановившись недалеко от входа, продолжил репетицию речи, которую готовил для императора. Следующая наша встреча, судя по всему, должна была определить, внимет царь моим доводам или останется верен своим принципам.

Калитка в воротах отворилась в пять минут седьмого, пропустив сначала девушку, а за ней подпоручика. Тот слегка прихрамывал, опираясь на трость. Мне сразу показалось, что он слегка пьян. Когда они подошли, мои наблюдения подтвердились в виде мутного и злого взгляда, а также запаха. На груди парадного мундира висел крест. Подпоручик окинул меня злым, презрительным взглядом с ног до головы, а затем заявил вызывающим тоном:

– Вы, милостивый сударь, почему не на фронте?!

Не обращая на него внимания, я поздоровался с девушкой, после чего она растерянно представила меня своему спутнику:

– Валентин, это человек, о котором я тебе говорила. Сергей Александрович.

– Так вы мне так и не ответили на мой вопрос?! – не отводя от меня злого взгляда, резко выкрикнул Валентин.

– Валентин, перестань сейчас же!

– Погодите, Светлана Михайловна, – и я повернулся к ее жениху. – Кто вы такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?

– Я тот, кто проливал кровь в окопах, пока ты просиживал штаны в тылу! Это тебе понятно?! Крест у меня на груди и трость в моей руке дают мне право спрашивать любого шпака, почему он не на фронте! Я достаточно ясно выразился?!

– Вполне. И чтобы успокоить ваш патриотизм, скажу: я поручик в отставке. Имею два креста и два ранения. Вы удовлетворены?

– Вы… фронтовик?! Почему вы мне сразу не сказали?! На каком фронте воевали, поручик?!

– Об этом как-нибудь потом, – я повернулся к девушке. – Мы не опоздаем?

– Да-да, идемте! Хотя спектакль начинается в половину восьмого, лучше прийти пораньше. Мы сможем выбрать себе места получше.

Его взгляд на окружающий мир, на который подпоручик теперь смотрел через призму войны, виделся ему черно-белым. В каждом штатском мужчине, который попадался нам по дороге, ему виделся трус и дезертир. Он говорил об этом громко, во всеуслышание, бесцеремонно отвергая робкие попытки девушки успокоить его и перевести разговор на более легкую тему. Он много говорил о патриотизме, братьях по оружию, о тяжелых условиях, которые закаляют мужчину. Слушая его, мне нетрудно было понять, что война сломала его, превратив в озлобленного, зациклившегося на войне человека. Теперь мне стало понятно, почему девушка пригласила меня пойти на спектакль, а не свою подругу.

Артистическое кафе располагалось в громадном подвале, разделенном на три зала. Фрески с гротескными изображениями гуляк и трактирщиков в первом зале, такие же арлекины в другом помещении, а вот третий был полностью черным, только потолок украшен мерцающими знаками зодиака, сделанными из осколков зеркал.

Вычурные и надуманные наряды у большинства присутствующих посетителей соответствовали всей этой обстановке. Декорации, как сам сюжет и роли, недалеко ушли от оформления театра.

Нимфы, эльфы и какие-то непонятные звери. Впрочем, полуобнаженные героини и эротические сцены кое-как поддерживали мой интерес к спектаклю, к тому же я откровенно развлекался, бросая взгляды на Светлану во время особенно игривых сцен.

Уровень красной краски иной раз просто зашкаливал на ее лице, особенно, когда при этом она ловила мои взгляды. Обратно, мы ехали на извозчике. Сначала я отвез девушку домой, потом доставил в отчий дом подпоручика.

Повернув ключ и открыв дверь, я услышал трель телефонного звонка. Подошел, снял трубку.

– Господин Богуславский?

– Да.

– Канцелярия его императорского величества. Завтра в девять тридцать вас ждут во дворце. Утром без десяти девять за вами заедут.

– Я и сам могу доехать.

– Передаю, что приказано, господин Богуславский. Извольте быть готовы к этому времени, – сухим и казенным голосом отчеканили на другом конце провода.

– Хорошо, – ответил я и повесил трубку.

Когда без десяти девять я вышел на улицу, там меня уже ждал экипаж. Поодаль стояла пролетка, в которой сидела моя охрана. Не успел я сесть, как экипаж сразу тронулся. По дороге, от нечего делать, разглядывал прохожих, вывески и различную рекламу до тех пор, пока мне на глаза не попался яркий плакат о военном займе. Агитационными плакатами различного рода был оклеен почти весь город. На одних были нарисованы карикатуры, издевающиеся над германцами, австрияками и турками, на других просили отдать все свои силы для победы русской армии, а на третьих – как этот плакат, где на фоне солдата-пулеметчика, стоящего в окопе, призывали купить облигации военного займа.

Мне уже доводилось видеть подобные плакаты о займах, но с пулеметчиком увидел впервые. Я собирался отвести от него взгляд, как неожиданно вспомнил то, что раньше ускользало от моего внимания, и все, наверное, от того, что ряд прочитанных некогда статей в Интернете выходил за рамки моих обычных интересов. Когда моя болезнь находилась на промежуточной стадии, я целыми днями лазил по сети, стараясь отвлечь себя от лишних мыслей, читая обо всем, что мне казалось интересным. Тематика была самая разная, в том числе и об истории оружия.

Меня не интересовали конструкторские особенности или технические характеристики, а просто было интересно читать историю создания различных видов оружия, а так же короткие биографии их создателей. Вот только в памяти почему-то только сейчас всплыли фамилии конструкторов: Василия Алексеевича Дегтярева и Георгия Семёновича Шпагина.

«Еще и Владимир Григорьевич Фёдоров. Ведь тогда я отметил, что все они перед Первой мировой войной жили. И вроде… вместе работали. Или нет? Гм. Конструкторское бюро? Не помню. Изобретали они, по-моему, автоматическую винтовку. Или кто-то из них? Пулемет Дегтярева появился уже после войны. В двадцатых-тридцатых годах. А автомат Шпагина уже в ВОВ. Впрочем, автомат можно купить у американцев. Он появится у них лет… через пять. Как его… «Траншейная метла». Еще…Токарев. Пистолеты ТТ. Как я мог забыть! Федор Васильевич Токарев. Еще Калашников. Нет! Тот родился уже позже, в советское время. Для начала и этих хватит».

Захваченный новой идеей, я даже не заметил, как доехал до дворца. Меня встретили и провели уже привычным маршрутом в кабинет императора. Государь, как обычно, сидел за столом. Не курил, но в пепельнице, стоявшей на столе, уже лежало три окурка. Поздоровавшись с ним, сразу отметил, что вид у него какой-то странно-взволнованный. Прямо перед ним лежала темно-вишневого цвета папка из сафьяна.

«Серьезный разговор грядет?»

Подтверждением этой мысли стали первые слова царя:

– Тот наш разговор все никак не дает мне покоя, Сергей Александрович. Все думаю о том, как Россия отвергнет и предаст меня. Как такое может быть?!

«Вместо того чтобы скрутить своих врагов в бараний рог, как и надлежит истинному правителю, он решил поплакаться мне в жилетку! Будет тебе сейчас жилетка!»