Не обнаружив рядом ни одного знакомого, Сергушка вопросительно глянул на Федорова. Ведь если он здесь, то и сибирская дружина здесь должна быть. В ответ Федоров скользнул по нему невидящим взглядом и снова погрузился в свои мысли.

«Странный он нынче какой-то, — удивился Сергушка. — Будто меня тут и вовсе нет».

Откуда ему было знать, что на Кирилу в тотчас слагательное вдохновение нашло? Обо всем на свете забыв, он подбирал слова, которые складывались в такие вот строки:

«Не клонись под ветром, головушка. Пусть он сам тебе в ноги поклонится. Пусть он, оземь грудью ударясь, обернется твоим конем.

И помчится Русь, и покатится против ляхов грозной лавиною, чтобы землю очистить Русскую от налезшей в Кремль орды…».

Сообразив, что Кириле Федорову сейчас не до него, Сергушка вновь выехал на обочину. Только теперь он заметил, что дышать стало легче. Это ветер понемногу начал менять направление. Теперь он налетал сбоку, а то и в спину подталкивал.

— Эй, удалец, заворачивай к нам! — вдруг послышалось с дороги.

Глянул Сергушка, а это Нефед Минин с княжатами Пожарскими на верхах посреди сопровождающего их отрядца трусят.

Великое дело — случай. Лишь сегодня утром из перешептываний ополченцев Сергушка узнал, кто они такие. Нефед у него интереса не вызвал, зато о княжатах он подумал: «Моих лет парнишки. Могли бы приятелями стать. Но это вряд ли. Не ровня я им, чтоб дружиться».

И вот на тебе, пути их пересеклись.

Подстроив своего жеребца к коню Нефеда, молодецки сложенный Сергушка как можно небрежней уронил:

— Ну завернул. Что дальше?

Нефед на голову ниже его, но телом тоже крепок — эдакий мужичок-боровичок. Хитровато улыбаясь, он ответил:

— Хотим на твоего конька полюбоваться, детинушка. С чего это ты его так разневестил?

— Разве непонятно?

— Мне-то понятно. Ты вот им объясни, — мотнул головой в сторону Петра и Федора Пожарских Нефед и, отгородив рот от порывов ветра ладонью, объяснил: — У них в Мугреево на Флора и Лавра лошадей украшать не принято. Там в этот день не сеют, не обозничают, а только сладкие хлебы пекут. А на них для утехи конские копыта выдавливают. Вот и весь праздник.

— И правильно делают! — одобрил мугреевцев Сергушка. — Украшать — дело второе, а первое — роздых лошадям дать. Поселянам тоже хорошо — со сладким-то печеньем.

Такой ответ княжатам понравился.

— Но ведь ты один изо всего войска коню ленты заплел, — перекрикивая ветер, включился в разговор Петр Пожарский, — Другие годами тебя постарее, а ведь не догадались. Может, объяснишь почему?

— Врать не буду, — признался Сергушка. — Это тятькиных рук дело. Откуда мне старину в таких подробностях знать? А он помнит.

— И кто же у тебя отец?

— Казак старой ермаковской сотни. Ныне-то он при Троицком монастыре обретается, а раньше ого-го-го…

— Ермаковской? — напрягая голос, переспросил Федор. — Уж не тот ли это атаман Ермак, что Сибирь при царе Иоанне взял?

— Он самый! — не без гордости подтвердил Сергушка. — Не ты один удивляешься, княжич, другие тоже. Думают, поспешников Ермака давно и в живых нет. Как бы не так! Целая сотня! Но все они за Камнем остались. Годы не те, чтоб за тыщи верст на ляхов бегать. А нам что? Хоть пой, хоть плачь, хоть вплавь, хоть вскачь. Такая порода.

— Порода и впрямь молодецкая, — согласился Нефед, однако тут же срезал Сергушку: — Но очень уж хвастовитая, — потом, как ни в чем не бывало, полюбопытствовал: — И много вас тут таких породистых?

— Под началом у Афони Черкасова десяток, да он сам, да я, — сделал вид, что не заметил его подковырки Сергушка. — Двенадцать получается.

— Любопытно бы на остальных глянуть.

— В чем же дело? Айда, покажу. У нас и хоругвь ермаковская с собой. На ней Дмитрий Солунский и архангел Михаил писаны. Не хуже, чем хоругвь нижегородского ополчения со Спасом. Вот увидите!

— Айда! — загорелся Федор. — Зачем зря время терять?

Петр заколебался.

Заметив это, Нефед на правах старшего принял решение:

— Успеется. Вот будет привал, там и поглядим, — и перевел разговор на другое: — А скажи, удалец, почему ты себя отдельно от других ермаковских внучат ставишь?

— Так я ж у воеводы Василея Тыркова в стремянных хожу, — удивился его непонятливости тот. — Он — голова сибирской дружины. Слыхали про такую?

— Слыхали, — оживился Нефед. — Это та, что копеек из сибирского серебра в Ярославле наделала?

— Точно.

— Батюшка о ней похвально отзывался. Стало быть, и впрямь посмотреть стоит.

— Когда?

— Нынче и жди! — поспешил с ответом Федор Пожарский. — Не позже вечера.

— Тогда бывайте, — заметив, что их обгоняет пробудившийся от сторонних мыслей Кирила Федоров, заторопился Сергушка. — До скорой встречи!

Он сразу сообразил, что лучше ему на глаза Тыркову со вторым воеводой явиться, чем одному. Вроде как и не терялся, а по делам службы при нем был. Судя по всему, Федоров тоже в пути ворон ловил, потому и отстал от дружины.

— Эй! — остановил Сергушку Федор Пожарский. — А как звать-то тебя?

— Ежели сполна, то Семенова сына Шемелина Серьгой, — оборотился к нему тот. — Но я больше к Сергушке привык. Так вроде задушевней.

— А меня Федей… А это мой брат Петр. Ну и Нефед Козьмин Минин с нами. Не смотри, что он такой каверзный. Это на словах только. На самом-то деле душа-человек. Так я говорю, Нефед?

— Тебе видней, княжич. Знают про то большие, у кого бороды пошире. А нас, простых, и Бог простит, — напустил на себя скромности Минин-младший. — Ты тоже бывай, стремянной, да нас не забывай, наведывайся на досуге…

На этот раз, увидев возле себя Сергушку, Кирила Федоров полюбопытствовал:

— Это с кем ты лясы точил, Шемелин?

— Как с кем? С княжичами Пожарскими да с сынчишкой Минина! — так, будто это для него обычное дело, ответил Сергушка. — Пригласил их у нас в дружине побывать, с хлопцами Афони Черкасова познакомиться. Молодых к молодым тянет. Так ведь?

— А они что? — недоверчиво глянул на него Кирила.

— Обещались быть. Как я им про хоругвь нашу и про другое разное сказал, у них аж глаза загорелись. У-у-у-еее! Любопытные страсть как. Жди, говорят, не позжее вечера будем. Ей-богу не вру!

— Везучий ты, Сергушка. Куда ни явишься, всюду свой, — засмеялся Кирила и пустил своего коня рысью.

Он и сам не знал, что его развеселило: то ли простодушные завирания Сергушки Шемелина, то ли шалости ветра, а, может, пересуды ополченцев, верящих в приметы. Послушать их, так земская рать на гибель шла, когда ветер ей навстречу дул, а теперь, по их разумению, впереди победа замаячила. И все потому, что ветер переменился, упряжным стал. Теперь он подгонял ополченцев к Москве, и на него можно было опереться, силы для решающего сражения поберечь.