начинает жить своей особой жизнью. Оно порождает новые бумаги. Те, в свою очередь, обретают некую силу, заставляющую трудиться многих и многих людей. Скрипит и кружится колесо канцелярской машины, пока наконец не наступает вынужденный момент принятия решения.

Растрелли, не прекращая работы, ждет, кто окажется сильнее — императрица, не умеющая отказываться от своих капризов, или его враги, не желающие забыть дружбы архитектора с Бироном. «Вообще надо сказать, — замечает ювелир Позье, — что люди, которыми была окружена императрица, были, к несчастью, малообразованны и отличались дурными правилами… были злы, не имели никакой честности и были расположены только к тем, кто старался удовлетворить их жадность к подаркам…»

До Растрелли доходят слухи, что императрица велит сделать запросы по поводу возможного поощрения своего архитектора. Уже готовится какой-то проект о присвоении ему чина полковника. Все это с радостью сообщает благожелательный Вилим Фермор, возглавляющий теперь Канцелярию от строений.

Но враги сильны. Из Сената поступает донесение:

«Оной граф де Растрелли какой ранг имеет ли в Сенате неизвестно, а только в 741 году по придворному штату он де Растрелли написан обер-архитектором, а хотя в представленном в Сенат в 748 году из Канцелярии от строений ко апробации расписанию положен первой или придворной архитектор в ранге полковничьем, только того расписания еще не опробовано».

И не опробовали.

Тогда 4 ноября 1748 года в Штатс-контору поступает именной указ императрицы:

«Всемилостивейше пожаловали мы Обер-архитектору де-Растрелли, и живописцу Караваку, да музыкантам: Василию Степанову, Степану Васильеву, за их службу, жалованья прибавить, а именно Обер-архитектору к тысяче двумстам рублям тысячу триста рублев; Караваку к тысяче пятистам рублям пятьсот рублев, музыкантам каждому ко сту рублям по двести рублев на год…»

Игра выиграна. Он добился желаемого. Ведь и бригадирский чин был в основном для получения дополнительных денег. Теперь же новым жалованьем его приравняли к камергерам, высшим придворным чинам, которых и бывало-то всего одновременно восемь человек. Даже недруг его, барон Черкасов, по штатному расписанию двора получал меньше.

Вместе с тем Растрелли понимал, что прибавка к жалованью — плата за строение Летнего дворца — первого собственного дома Елизаветы, где до нее никто не жил. Плата зодчему с надеждой, что он и впредь не будет жалеть своих сил и фантазии во имя прославления и радости заказчицы.

Третий Летний дворец подражал Версалю. Давнишняя мечта основателя Петербурга осуществилась при его дочери.

Примечательно, что дворец просуществовал ровно столько же, сколько прожил сам Петр, — пятьдесят три года. В 1797 году Павел I повелел на месте Летнего дома возвести для себя надежный замок, окруженный рвом с подъемным мостом. Перед замком установили исполненную еще Растрелли-старшим конную статую Петра I с горделивой надписью: «Прадеду — правнук».

Так завершил свое существование «санктпитербурхский Версаль».

Представить облик несуществующего дворца можно по архитекторским рисункам и чертежам, хранящимся в Стокгольме, Варшаве, Вене и Санкт-Петербурге, по гравюре А. Грекова, рисунку М. Махаева и перспективному плану Санкт-Петербурга 1767 года, на котором Летний дом изображен как бы с высоты птичьего полета.

От Невской першпективы вдоль правого берега Фонтанки проложили широкую дорогу. Справа от дороги вытянулись оранжереи, слоновый двор с экзотическими животными. Слева — шелестели молодой листвой фруктовые деревья. И вся эта идиллическая картина помогала забыть о повседневных хлопотах и заботах, о шумном городе, оставшемся за спиной. За поворотом, повторявшим изгиб реки, открывался вид на дворец. Светлорозовый, сияющий белоснежными украшениями, он пробуждал ощущение давно ожидаемого праздника.

Два одноэтажных флигеля — гауптвахта и кухня — фланкировали подступы к дворцу. Широкие узорчатые ворота с золочеными двуглавыми орлами открывали доступ на просторный парадный двор. Боковые флигели, ступенями повышавшиеся к центру, как бы увлекали приглашенного в следующий двор, поменьше, к парадному подъезду, раскинувшему полукружья лестниц.

Огромными окнами главного фасада дворец глядел на цветники, водоемы и фонтаны Летнего сада, в сторону маленького Летнего домика Петра I и Невы. В центре разместился двухсветный парадный зал с возвышением для трона у западной стены. Апартаменты императрицы занимали восточное крыло дворца, отражавшееся в Фонтанке. В западном крыле селились придворные. Боковые корпуса с богато украшенными подъездами напоминали, правда, отдаленно, боковые корпуса Версальского дворца. Каждый из них имел открытый внутренний дворик с колоннадой, подобный тем, что имеются в Версале.

Сам Растрелли напишет об этой постройке скупо и сдержанно: «Здание имело более ста шестидесяти апартаментов, включая сюда и церковь, зал и галереи. Все было украшено зеркалами и богатой скульптурой, равно как и новый сад, украшенный прекрасными фонтанами, с Эрмитажем, построенным на уровне первого этажа, окруженного богатыми трельяжами, все украшения которых были позолочены». Нет здесь слов «великолепная по архитектуре», «богато украшенная архитектурой», которые появятся в описаниях последующих строений.

Впечатление, что это детище чем-то не удовлетворяет зодчего. Может, фасад дворца несколько строг и спокоен и ему не хватает активного динамизма и своеобразной «лепки» архитектурных форм, которые Растрелли уже видит в мечтах.

Летний дворец — мастерское сочетание простых, невысоких, но мощных объемов, образующих ступенчатые выступы. Его первый каменный этаж декорирован только рустовкой. Второй — наличниками больших окон с треугольными и закругленными завершениями. Венчает дворец балюстрада с установленными на ней скульптурами.

Стройные шеренги белых колонн, создающие игру света и тени, скульптурная лепнина наличников окон, суровые атланты, львиные маски и устрашающие маскароны, призванные украсить фасад, — все это появится позже, после завершения Летнего дворца. Для полной свободы творчества, для раскованного полета фантазии художнику еще требуется душевный покой. А недовольство собой — главная причина дальнейшего возвышения мастерства.

Зодчий не удовлетворен своим только что завершенным творением и весь уже во власти новых замыслов, новых проектов. Но именно здесь таится конфликтная ситуация. Устремления художника сплошь да рядом не совпадают с требованиями заказчика. Являясь абсолютным воплощением высшей власти, заказчик готов в любую минуту произнести безапелляционное суждение о политике, экономике или искусстве. Такая ситуация опасна для человека малоталантливого, живущего под гнетом постоянного страха утраты службы. Для подлинного мастера, твердо уверенного в своих силах, подобные столкновения только высекают искры новых идей и решений.

В архивах хранятся свидетельства, что еще десять лет после возведения Летнего дворца Растрелли ежегодно что-то в нем переделывает, достраивает. Готовя чертежи очередных доделок, он вовсе не заботится, как своим внешним видом соотнесутся они с первоначальным обличьем дворца и убранством его покоев. Каждый раз он создает новое творение, превосходящее своим решением предыдущие.

В 1748 году Растрелли перекидывает акведук через Фонтанку. Изящная балюстрада, кариатиды на опорах акведука, декоративные гирлянды и венки превращали массивное инженерное сооружение для подачи воды фонтанам Летнего сада в нарядную дворцовую постройку. В 1752 году Растрелли пристроил к северо-восточному углу дворца «новый большой галерейный зал», убранство которого своей изысканной пышностью превосходило наряд личных апартаментов императрицы.

Все это не случайно. Архитектор в эти годы уже живет