– Люс. – Мэтью легко прикоснулся к ее локтю. Особые чары, «гламор», делали их невидимыми для простых людей, и толпа текла вокруг них, словно река вокруг острова. Рассыльные с выпусками «Ивнинг Стандард» сновали взад-вперед по улице; несколько минут назад Мэтью кивнул одному из них и объяснил Люси, что это был «солдат Нерегулярной армии», один из множества уличных мальчишек Нижнего Мира, которые выполняли мелкие поручения владельца и посетителей таверны «Дьявол». – Есть одна странность, о которой я хотел с тобой поговорить. Чарльз… ну, Чарльз всегда странно себя ведет, но Чарльз и Грейс…

– Джеймс! Корделия! – Люси приподнялась на цыпочки и помахала брату поверх голов людей. Они с Корделией, судя по всему, вышли из кареты на некотором расстоянии от нужного места и сейчас направлялись к Люси и Мэтью. Они были поглощены разговором, и лица у них были такие, как будто они поверяли друг другу некие тайны.

Люси посмотрела на них с несколько озадаченным видом. Она редко видела, чтобы Джеймса настолько сильно занимали разговоры с кем-либо, кроме его ближайших друзей.

– Интересно, – пробормотал Мэтью, прищурив зеленые глаза. Потом поднял руку и помахал, и на сей раз Джеймс их заметил. Они с Корделией ускорили шаг, и все четверо встретились на перекрестке. Люси не сразу заговорила с подругой: та выглядела совершенно иначе сейчас, когда избавилась от ужасающих платьев, навязанных матерью. Она была в броне, длинной тунике, сапогах и брюках, рыжие волосы были заплетены в косу, и на плече висел кожаный мешок. Она выглядела более юной и прекрасной, чем на балу в Институте.

– По нужному адресу находится пансион, – сообщил Мэтью, когда Корделия и Джеймс приблизились. – Мы уже заглядывали туда. Хозяйка сказала, что наш друг Эммануил Гаст уехал на неопределенное время.

– Мэтью не сумел очаровать ее, – добавила Люси. – Это не женщина, а говорящая каменная глыба. Однако нам удалось выяснить, что его квартира находится на третьем этаже.

Губы Джеймса тронула улыбка. Больше всего во время патрулирования он обожал забираться на крыши.

– Значит, поднимемся по боковой стене здания.

– Так я и знал, – буркнул Мэтью, когда они вслед за Джеймсом свернули в узкий переулок, заваленный мусором. – А я как раз надел новые сапоги.

– Напряги мышцы, Мэтью, – усмехнулся Джеймс. – И ринься в бой, крича: «Господь за Гарри и святой Георг!»[30]

– Шекспир, – сказала Корделия. – «Генрих V».

– Верно подмечено, – отозвался Джеймс и достал крюк. Продев в металлическую петлю канат, он отошел от стены и замахнулся. Как всегда, он бросил крюк с безупречной меткостью; острия вонзились в перемычку над окном третьего этажа, а веревка упала к ногам Сумеречных охотников. – «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом»[31], – объявил он и начал карабкаться вверх.

За Джеймсом взбиралась Корделия, за ней Люси, а последним лез Мэтью, вполголоса проклинавший грязь на сапогах. Преодолев половину подъема, Люси услышала вопль. Она взглянула вниз и увидела Мэтью, который на четвереньках стоял на мостовой. Должно быть, он свалился.

– С тобой все в порядке? – спросила она громким шепотом.

Мэтью поднялся; руки у него заметно дрожали. Старательно избегая встречаться взглядом с Люси, он снова схватился за канат.

– Я же говорил, – пробормотал он. – Это все новые сапоги.

Люси продолжала лезть вверх по канату. Джеймс тем временем уже добрался до окна, уцепился за наличник, огляделся и ударил ногой по раме; рама сломалась, в комнату полетели обломки дерева, переплет, стекло и все прочее. Затем Джеймс и Корделия скрылись в черном прямоугольнике окна. Люси и Мэтью последовали за ними.

В квартире царил полумрак, мерзко пахло гниющими отбросами. Стены, оклеенные грязными коричневыми обоями, украшали картинки из журналов. Света было очень мало, но Люси разглядела старый продавленный диван, покрытый пятнами турецкий ковер, высокий книжный шкаф, забитый потрепанными томами. Джеймс бросил на книги любопытный взгляд.

– Думаю, Рагнор был прав, – заметил он. – Здесь действительно полно книг по магии перемещения между измерениями.

– Только не вздумай тащить книги отсюда в «Дьявол», – предупредил Мэтью. – Из-за твоей страсти к чтению мы уже не раз попадали в передряги.

Джеймс с видом оскорбленной невинности поднял руки и принялся осматривать мебель. Корделия последовала его примеру и заглянула за небольшую аляповатую картину в дешевой деревянной раме. На картине была изображена королева Елизавета с рыжими волосами и густо напудренным лицом, и портрет ей отнюдь не льстил.

– Взгляните-ка на это, – заговорил Джеймс, озабоченно нахмурившись. В волосах его виднелась пыль. – Интересно. Может быть, это какое-то оружие?

Он рассматривал обломки дерева, валявшиеся на полу за диваном.

– Фу, сколько здесь пыли, просто ужас, – поморщилась Корделия. – Как будто к ним уже сто лет никто не прикасался.

Джеймс все с таким же мрачным лицом наклонился и подобрал кусочек дерева. К ним подошел Мэтью, который рылся на небольшом, тоже явно подержанном письменном столе, заваленном отдельными листами бумаги. Он продемонстрировал какой-то небрежно сделанный набросок.

– Джеймс, глянь на это.

Джеймс прищурился.

– Это ящик. А вокруг какие-то каракули.

– Это не ящик, – сделал Мэтью ценное замечание. – Это изображение ящика.

– Спасибо за разъяснение, Мэтью, – сухо ответил Джеймс. Затем принялся внимательно рассматривать бумагу, наклонив голову набок. – Мне кажется, в этом есть что-то знакомое.

– Он напоминает тебе о виденных прежде ящиках? – спросил Мэтью. – Посмотри на эти надписи внимательнее. По-моему, похоже на руны.

Джеймс взял у друга бумагу.

– Да, – с некоторым удивлением произнес он, – очень похоже… Это не те руны, которыми мы пользуемся, но почти…

Корделия, которая перебирала странные кусочки дерева, отозвалась:

– А вот здесь действительно вырезаны какие-то руны – именно наши руны, – но вид у них такой, будто они разъедены кислотой.

– А еще посмотри на эти царапины на дереве, – подхватил Джеймс, опускаясь на пол рядом с ней. Он взглянул на набросок, сделанный рукой Гаста, потом на обломки ящика. – Как будто кто-то…

Люси не расслышала ответа Мэтью; воспользовавшись тем, что друзья отвлеклись, она направилась к полуоткрытой двери, ведущей в тесную спальню, и проскользнула внутрь.

И тут же невольно прикрыла лицо рукой. Она почувствовала, что сейчас ее вырвет, и вынуждена была прикусить большой палец; боль разрезала тошноту, словно нож.

В комнате практически ничего не было, кроме единственного окна, железной кровати и останков Эммануила Гаста, разлагавшихся на голом дощатом полу. Грудь его была распорота, из зияющей алой полости торчали обломки ребер. Кровь собралась в щелях между досками. Единственным, что еще осталось человеческого в трупе Гаста, были его руки: они были раскинуты в стороны ладонями вверх, словно перед смертью он тщетно умолял о пощаде.