Прошло совсем немного времени, и Фэйли перестала испытывать какой-либо стыд. Ее запястья были связаны сзади, а лодыжки загнуты назад и притянуты к локтям. Теперь она понимала, почему Ласиль и Аррела так тяжело дышали. В таком положении дыхание требовало усилий. Холод проникал в нее все глубже и глубже, пока она не начала неудержимо дрожать, но даже и это казалось теперь несущественным. Судороги начали жечь ноги, плечи, бока, сжимая горевшие огнем мускулы, скручивая ее все сильнее, и сильнее, и сильнее. Она сосредоточилась на том, чтобы не кричать. Это стало центром ее существования. Она – не – станет – кричать. Но, о Свет, как больно!

– Севанна приказала, чтобы ты оставалась здесь до рассвета, Фэйли Башир, но она не говорила, что ты должна оставаться здесь в одиночестве.

Ей пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем она смогла как следует разглядеть. Пот жег Фэйли глаза. Почему она вспотела, если промерзла до костей? Перед ней стоял Ролан, и как ни странно, он держал две низкие бронзовые жаровни, полные пылающих углей, их ножки были обмотаны тканью, чтобы не обжечься. Видя, как Фэйли уставилась на жаровни, Ролан пожал плечами.

– Когда-то ночь, проведенная на холоде, не доставила бы мне неудобства, но я стал слишком нежным с тех пор, как перешел Стену Дракона.

Фэйли чуть не задохнулась, когда он поставил жаровни под стол. Тепло хлынуло вверх сквозь щели между досками. Ее мышцы все еще сводили судороги, но – о, блаженное тепло! И она действительно задохнулась от изумления, когда Ролан положил одну руку ей на грудь, а другой обхватил согнутые колени. Внезапно она поняла, что на локти уже ничего не давит. Он каким-то образом… выжимал ее из ремней. Одна его рука занялась ее бедром, и Фэйли чуть не завопила, когда его пальцы впились в скрученные узлом мышцы, но тут она почувствовала, как узлы начинают расслабляться. Мышцы все еще болели, и каждое его прикосновение приносило боль, но боль в бедре изменилась. Она пока не стала меньше, но Фэйли знала, что боль уменьшится, если он будет продолжать.

– Ты ведь не станешь возражать, если я немного развлекусь сам, пока не придумаю способ, как сделать так, чтобы ты засмеялась? – спросил Ролан.

Внезапно Фэйли обнаружила, что смеется, и это отнюдь не истерически. Точнее, это была истерика, но лишь частично. Ее связали по рукам и ногам, как гуся для жарки, и теперь ее спасет от холода – спасет во второй раз! – этот человек, которого она, пожалуй, уже не собирается зарезать. Севанна теперь будет смотреть за ней как ястреб, а Терава, возможно, попытается убить в назидание остальным; но Фэйли знала, что убежит. Не одна, так другая дверь должна наконец открыться. Она убежит отсюда. Фэйли смеялась до тех пор, пока не заплакала.

Большеглазая горничная больше привыкла месить тесто для хлебов, чем управляться с рядами маленьких пуговиц, но в конце концов темно-зеленое платье для верховой езды было застегнуто на Илэйн, и девушка отступила назад, сделав книксен и тяжело дыша. Впрочем, трудно было сказать, было тому причиной непривычное дело или просто присутствие Дочери-Наследницы. Кольцо Великого Змея на левой руке Илэйн тоже могло сыграть здесь свою роль. Лишь немногим больше двадцати миль по прямой отделяло родовое имение Дома Материн от реки Эринин, где шла оживленная торговля, но это расстояние оказывалось гораздо больше, когда приходилось ехать через горы Чизен. Здешние жители были более привычны к набегам скотокрадов через мурандийскую границу, чем к любого рода гостям, тем более если гость оказывался одновременно Дочерью-Наследницей и Айз Седай. Честь, оказанная дому, была больше, чем большинство из слуг могло вынести. Элси действовала с невероятной тщательностью, складывая голубое шелковое платье, которое Илэйн надевала прошлым вечером, и упаковывая его в один из двух больших кожаных баулов, с которыми путешествовала Илэйн и которые стояли здесь же, в туалетной комнате отведенных ей апартаментов, – с такой тщательностью, что Илэйн чуть было не отняла у нее платье, чтобы уложить его самой. Вчера вечером ей долго не спалось, она задремывала и вновь просыпалась, и в результате заспалась дольше обычного. Теперь ей не терпелось пуститься в обратный путь, в Кэймлин.

Вот уже пятый раз она проводила ночь вне Кэймлина с тех пор, как узнала, что городу угрожает опасность, и в ходе каждой поездки Илэйн посещала три или четыре, а один раз даже пять родовых имений, принадлежащих людям, связанным с Домом Траканд кровными узами или клятвой, и каждый из этих визитов отнимал время. Потеря времени тяжелым грузом давила на нее, однако показываться людям было необходимо. Чтобы переезжать от одного имения к другому, требовались дорожные платья, ведь она не хотела выглядеть помятой и взъерошенной, как какая-нибудь бродяжка. И ей приходилось каждый раз переодеваться перед тем, как въехать в имение, независимо от того, собиралась она провести в нем ночь или всего лишь несколько часов. Половина времени уходила на переодевание из дорожной одежды в парадную и обратно; однако если дорожная одежда свидетельствовала о спешке и нужде, а возможно, и об отчаянии, то корона Дочери-Наследницы и расшитое платье с кружевами, вытащенное из баула и вычищенное перед тем, как его надеть, демонстрировало уверенность и силу. Илэйн взяла бы с собой собственную горничную, чтобы усилить впечатление, если бы Эссанде могла выдержать зимнюю дорогу; правда, она подозревала, что медлительность седовласой служанки заставила бы ее кусать губы от раздражения. Однако Эссанде все же вряд ли стала бы так долго копаться, как эта молоденькая пучеглазая Элси.

Наконец девушка, присев в реверансе, протянула ей подбитый мехом малиновый плащ, и Илэйн торопливо накинула его на плечи. Огонь полыхал в каменном очаге, но в комнате вовсе не было тепло; пожалуй, вскоре она не сможет уже делать вид, будто не обращает внимания на холод. Девушка сделала еще один неуклюжий реверанс, сказав, что можно позвать людей, чтобы снести баулы вниз, если это будет угодно Ее Величеству. В первый раз, когда служанка назвала ее так, Илэйн мягко объяснила ей, что она еще не королева, однако Элси, казалось, ужасала сама мысль о том, чтобы обращаться к ней просто «миледи» или даже «принцесса» – впрочем, последнее обращение считалось очень старомодным. Справедливо или нет называть ее так, но Илэйн обычно бывала польщена, когда слышала, что кто-то признает за ней право на трон; однако этим утром она чувствовала себя слишком утомленной, чтобы беспокоиться о чем-либо, кроме того, чтобы поскорее отправиться в дорогу. Подавив зевок, она коротко приказала Элси вести людей сюда, не мешкая, и повернулась к филенчатой двери. Девушка поспешила открыть ее перед госпожой, что заняло гораздо больше времени, чем если бы Илэйн сделала это сама, поскольку та присела перед тем, как взяться за ручку, и еще раз после того, как отпустила ее. Шелковые юбки Илэйн яростно зашелестели, когда она широкими шагами вышла из комнаты, на ходу натягивая красные дорожные перчатки. Если бы Элси помедлила еще хотя бы секунду, она, кажется, начала бы кричать.

Закричала, однако, девушка – Илэйн не успела пройти и трех шагов, когда сзади нее раздался вопль ужаса, от которого, казалось, у горничной вот-вот лопнут голосовые связки. Плащ взметнулся вокруг Илэйн, когда она резко развернулась, обнимая Истинный Источник и чувствуя, как саидар щедрым потоком вливается в нее. Элси стояла на ковровой дорожке посередине светло-коричневых плит пола, глядя в глубину холла и прижав обе руки ко рту. В том направлении открывались два коридора, но в них не было видно ни души.