Вижу, Себастиан наверх пошлепал, чего-то там шарится.

— Катюша! — и звуки какие-то невнятные.

И тут в меня как здоровенную сосульку воткнули — прямо в сердце и насквозь. Что, если этот гад с матерью что-то сделал? Что-то такое… непоправимое! Мне назло! Скачу вверх по лестнице, а в башке обрывки мыслей болтаются: если с ма что случится… я же ему с потрохами достанусь… Сева — единственный опекун… нет, только не ма!

Подлетаю к родительской спальне. Дверь нараспашку, Себастиан над мамой стоит с телефоном. Она на кровати в неловкой позе, как будто только что прилегла. Рука свисает, касаясь пола. Мне кажется, она не дышит. На тумбочке рядом знакомый пузырек.

— Что ты с ней сделал?! — ору на Себастиана. — Что ты с ней сделал, сволочь?!

Кидаюсь на него, мы врезаемся в стену, телефон вылетает у него из руки. Он хватает меня в охапку и отшвыривает прочь, как котенка. Я лечу на пол, но тут же вскакиваю на ноги. Бросаюсь на подонка снова:

— Ты убил ее!

На этот раз он почти вырубает меня ударом в живот. Я корчусь на полу у его ног, хватая воздух ртом, как рыбка Немо, которую выбросил на сушу шторм.

— Я вызвал скорую! — орет он. — А убил ее ты! Это из-за тебя ей было так плохо, что она приняла таблетки. Слишком много на этот раз. Разве легко смотреть, как собственный сын болтается черт знает где, врет и ворует машины?! Ворует из дома, чтобы прокатиться со очередной шлюхой!

Потом мимо меня ходили люди в форме со светоотталкивающими полосками, говорили с отчимом, таскали носилки — сначала внутрь, пустые, потом наружу, с мамой, укутанной одеялом. Глаза у нее по-прежнему были закрыты. Мне казалось, что на самом деле меня нет. Что я по ту сторону зеркала. И сколько бы не орал и не стучал в стекло, никто меня не услышит и не увидит.

Я шел за ма до машины, но там чужой человек в полосках остановил меня.

— С нами едет твой отец.

— Тебе лучше остаться дома, Джек. Я тебе позвоню, — Себастиан заботливо взял меня за плечи, сжав пальцы чуть сильнее, чем это было нужно, и отвел в сторону. — Ты будешь ждать меня дома, — прошипел он, и я понял, что возражать бесполезно.

Неоново-желтые дверцы захлопнулись, взвыла сирена — так близко уже второй раз за день — и скорая помощь свернула на подъездную дорожку, хрустя гравием. Я немного постоял, пока синие вспышки совсем не пропали в темноте за деревьями, повернулся и пошел в дом.

Было уже почти полдвенадцатого, когда я подкатил к дому Томаса. Выходящие на улицу окна слепо поблескивали в свете фонаря. Я подъехал к задней калитке. По ходу, Паровозик еще не спал. В его комнате горела тусклая лампа.

Я придержал калитку, чтобы не брякнула щеколда, проперся прямо через клумбу и заглянул внутрь. Томас полусидел в кровати: кудрявая башка запрокинулась на подушку, ресницы слиплись, рот по-детски приоткрыт, бра освещает лежащую на коленях толстую книгу. Надо будет спросить у него название. На случай бессонницы.

Я безжалостно постучал в окно. Ноль реакции. Постучал громче. Томас дернулся, обвел комнату осоловелыми глазами. Пришлось стукнуть еще раз. Наконец он заметил меня. Выполз из-под одеяла, прошлепал к окну и, ежась, впустил внутрь холодный воздух.

— Джек? Ты чего тут? — он нервно зевнул.

— Мой конверт, — сразу перешел я к делу. — Он мне нужен.

— Конверт? — Паровозик явно еще не проснулся.

— Да, такой прямоугольный, бумажный, белый, — я изобразил нечто подобное руками.

— Ах, тот конверт, — он повернулся к шкафу, но вдруг остановился. Снова посмотрел на меня, неуверенно моргая. — Слушай, Джек… А чего так поздно? Ты точно не вляпался ни во что такое?

Я закатил глаза:

— Такое это какое?! Я попросил тебя подержать у себя мою вещь. Теперь хочу забрать ее обратно. Так в чем проблема?

Томас смущенно почесал прыщи, краснеющие в вырезе майки:

— Да нет никакой проблемы. Просто… не хочу в понедельник узнать, что тебе подсыпали экстази в пиво и накололи тату на заднице или что-то в этом роде, понимаешь?

— Это фэнтэзи было, — буркнул я. Меня смутило, как близко Паровозик подобрался к истине. В понедельник ему точно предстояло узнать обо мне много нового и… хм, мягко говоря, неожиданного. Но рассусоливать с ним я не мог. — Послушай, просто отдай мне конверт, ладно? Или я сам его возьму, — я взялся за створку окна.

Томас вздохнул, потопал к шкафу и стал рыться в коробке. На миг сердце у меня замерло: вдруг конверт каким-то чудом пропал? Или пузырек в нем разбился? Но вот Паровозик вытащил на свет мятый прямоугольник — такой же пухлый на вид, каким я его запомнил. Парень молча протянул его мне, но в карих глазах был укор.

— Спасибо, — я сунул свою собственность в карман, где уже лежал тщательно завернутый в тряпицу шприц.

— Ты придешь в школу в понедельник? — спросил Паровозик, зябко обхватив себя руками. — Учителя спрашивают, как Джек? А что я могу им сказать? Сам тебя уже неделю не видел, а то и больше.

Я покачал головой. Не хотелось ему врать. Только не теперь, когда я, быть может, вижу парня в последний раз.

— Что с тобой происходит? — Томас облокотился о подоконник и страдальчески наморщил брови. — Я каждый день голову ломаю, но… ты же ничего не рассказываешь! Скажи, может, я могу помочь чем-нибудь?

— Ты уже помог, бро, — я повернулся и почти побежал, путаясь в розах. Не мог больше выносить его добрый телячий взгляд, его беспокойство обо мне — будто я и правда был Паровозику братом, таким же маленьким и неразумным, как Тотте.

Дома набрал домоседан в шприц из расчета на 90 кило весу — столько навскидку было в Себастиане. Долго думал, где припрятать наркоз. Наконец прилепил ширку пластырем на внутренней стороне предплечья. Рукав толстый и свободный, под ним не видно, а достать, если что, можно быстро. Не известно ведь, когда Себастиан появится. Обещал позвонить, да, но я был бы идиотом, если бы полагался на его обещания.

Потом сходил в гараж, взял ломик и отправился наверх — вскрывать ту комнату в башне, где в моем сне стоял телескоп. Весь хорошо продуманный план мести Себастиану полетел псу под хвост с красивой подачи Лэрке, так что мне ничего не оставалось, как импровизировать.

И вот инструмент уже в щели между обшарпанной дверью и косяком. "Правило третье, — прошептал я и облизнул пересохшие губы. — Не пытайся проникнуть в башню, когда дверь заперта". Интересно, а какое конкретно наказание ожидает того, кто нарушит одно из правил? Может, Джейкоб знает? Узнал — и пропал.

Дрожащими руками я надавил на ломик. Ничего не случилось. Вставил его поглубже, надавил еще. Дернул, навалился всем телом. Внутри что-то подалось, крякнуло, и дверь распахнулась, плюнув на пол горсткой мелких щепок. Из темноты пахнуло зверем: мускус, пот, пыль и телесные выделения. В комнате с плазмой воняло также, только здесь к букету примешивался слабый запах краски. Я сунул руку во мрак и нащупал выключатель.