С одной стороны, это была ситуация взаимной заинтересованности военных и штатских «шотландских» чинов, вызванная решительной позицией Лондона в вопросе окончательного решения «Хайлендской проблемы», заметно отличавшейся от намерений и интересов Короны и правительства в 1720–1730-е гг. В июне 1746 г., пробыв в Горной Шотландии всего пару месяцев, генерал Блэнд заметил по этому поводу в письме к Генри Пелэму, первому министру, лорду-казначею и лидеру палаты общин в 1743–1754 гг.: «…какие бы законы вы ни приняли для этой страны, если вы полагаете, что они могут быть исполнены только силой гражданских властей, вы будете обмануты, но, хотя я солдат, я не за привлечение к этому исключительно военных; но предоставил бы каждой стороне надлежащую роль в их исполнении»[842].

Эта позиция вполне согласуется с мнением лорда-клерка Сессионного суда Шотландии Флэтчера, высказанным герцогу Ньюкаслу в декабре 1747 г., о необходимости оказывать всю возможную поддержку генералу Блэнду, в том числе участвуя в дискуссиях о решении «Хайлендской проблемы»[843].

С другой стороны, необходимо учитывать, что опыт военного и гражданского администрирования, приобретенный генералом Блэндом в Горной Стране и Гибралтаре к началу второго срока службы на посту командующего королевскими войсками в Шотландии (1753–1756 гг.), возросшая роль «армии Камберленда» во внешней и колониальной политике Великобритании после подавления мятежа якобитов 1745–1746 гг., а также медленный прогресс в деле «восстановления [по сути, установления] законности и порядка» в Хайленде (в чем военные видели свою основную задачу в крае на всем протяжении 1689–1759 гг.) способствовали ужесточению взглядов командующего на перспективы сотрудничества военных и штатских чинов в решении «Хайлендской проблемы»: «Относительно гражданских служащих я обнаружил, что их гораздо труднее призвать к какому-либо регулярному порядку, чем войска… Я сообщил им, что у меня приказ его Величества помогать им военной силой… Тем не менее я буду напоминать им [об этом] время от времени и держать их в поле зрения, чтобы предотвращать нерадивое исполнение долга; если же сие произойдет, я извещу вашу Светлость беспристрастно к любому, невзирая на чины и регалии»[844].

Вместе с тем буквальное прочтение этой фразы, как и других подобных пассажей в письмах командующего начиная с момента его возвращения в Шотландию в ноябре 1753 г., также будет ошибочно. В контексте обострившихся к началу 1750 гг. споров о выборе лучшей стратегии «цивилизации» Горной Страны (с упором на конфискованные имения или форты), во-многом спровоцированных принятием в 1752 г. акта о передаче конфискованных имений под управление Короны, мнение генерала Блэнда отражало не столько превосходство военных «шотландских» чинов над гражданскими (номинально их юрисдикция по-прежнему была разграничена, хотя четкая и однозначная трактовка ее границ затруднялась обстоятельствами мятежа и ответными мерами правительства по его подавлению), сколько конфликт между сторонниками и противниками акта, перешедший по наследству от командующего королевскими войсками в Шотландии генерал-лейтенанта Джорджа Черчилля к Хамфри Блэнду.

Первые считали, что под началом надлежащим образом отобранных управляющих и при поддержке армии, расквартированной в Горной Стране на постоянной основе, конфискованные имения (с арендаторами, избавленными от «тиранической» власти вождей и/или магнатов) превратятся в полноценную площадку для социально-экономических экспериментов в процессе реформирования, «цивилизации» мятежной гэльской окраины[845].

Вторые опасались, что принятие этого акта создаст условия для превращения королевской власти в «тираническую» из-за чрезмерного влияния армии на решение «Хайлендской проблемы», а инвестиции в конфискованные имения из-за продажности и недостаточной лояльности местных властей на деле окажутся завуалированным финансированием якобитов[846].

Более того, этот конфликт между участниками споров о путях и способах «цивилизации» Горной Страны не был единственным[847]. Он обострил давние противоречия в среде ответственных за решение «Хайлендской проблемы» чинов, связанные как с различным пониманием условий применения военного права при подавлении мятежа, так и с разным представлением о роли и задачах регулярной армии в умиротворении Горного Края. И вот в этом случае, действительно, на одной стороне находились в основном военные «шотландские» чины, а на другой — чины по большей части штатские.

Генералы и их сторонники жаловались на «злоупотребления или небрежение в общем управлении Шотландией с началом мятежа» и обращали особое внимание на то, что «командующий войсками в Шотландии не является мировым судьей для всей Шотландии, каким был маршал Уэйд, когда он здесь командовал», военные не получают поддержки от управляющих имениями и местных властей «в своей службе в Хайленде» и часто беззащитны перед лицом судебных преследований по обвинению в превышении полномочий при подавлении мятежа и умиротворении гэльской окраины[848].

При этом «меры, предпринятые военными с началом мятежа, и их последствия» сторонниками ведущей роли армии в решении «Хайлендской проблемы» связывались в первую очередь с успешной интеллектуальной колонизацией Горной Страны («относительно края, гения его обитателей, их связей»), и в результате «Его Величество может узнать эту страну гораздо лучше, чем сами ее обитатели»[849]. Необходимо особо отметить при этом, что прежде этот аргумент был характерен скорее для реформаторских проектов гражданских чинов[850].

Эти последние, в свою очередь, указывали на «многочисленные спекуляции по поводу цивилизации Горной Шотландии с 1745 г.», связанные как с ролью армии, так и с перспективами конфискованных имений в реформировании Горной Страны[851]. В первом случае говорилось о том, что «джентльмены меча размахивают идеями, порожденными их профессией, не дыша ничем, кроме гарнизонов, фортов, казарм и войск», хотя «этот план не только бесполезен [„пример 45’“], но и опасен; он, кроме того, предполагает, что жители Хайленда навечно остаются врагами для остальной части общества»[852].

Во втором случае опасения были вызваны чрезмерным ростом влияния Короны (если количество избирателей снизится в результате перехода конфискованных имений в разряд коронных земель, а количество мест в парламенте останется прежним), с необоснованной дороговизной капиталовложений в конфискованные имения, с «частным интересом» управляющих, с невозможностью «цивилизации» отдельных районов Горного Края, так как пребывающие в «варварстве» соседи будут тормозить этот процесс[853].

Выход виделся, во-первых, в превращении определенной части горцев в «богатых, самодостаточных и, следовательно, независимых йоменов» как от вождей, так и от управляющих; во-вторых, «в переселении всех бедных праздных жителей гэльской окраины в поселения, где они будут привлечены к полезному труду, безопасно управляемы, а их поведение будет под надзором практически каждый день»; в-третьих, в учреждении законов и войска, «пригодных для природы этого края» (можно предположить, что речь шла не о регулярной армии, а об отдельных ротах из горцев), при этом войску надлежит обеспечивать применение этих законов[854].

Если взглянуть на эту ситуацию шире, то, по сути, эти противоречия по поводу того или иного