– Он мертв?

– Надеюсь.

– Ты с ума сошел? Как это ты надеешься?

– Это не просто яма, – ответил Моллет, – а ловушка. Могу только представить, какое чудовище поджидает добычу на дне.

– Не может быть! – Кесслер тяжело дышал.

– Оно там скребется.

– Я тоже слышать, – невозмутимо подтвердил Малыш Ку, – стук-стук-стук.

Кесслер оттащил Моллета назад, тот встал и отряхнулся.

– Чтобы спуститься в яму, нужен большой моток веревки.

– Теперь ты меня подержи. – Кесслер пополз вперед, свесил голову в яму и во весь голос крикнул вниз: – Алекс! Ты меня слышишь?

Ему никто не ответил, из глубины слышались только звуки, которые издает при движении существо, одетое в панцирь. Кесслер вернулся, встал на ноги и вытер пот. Казалось, ему приснился кошмарный сон.

– Мы не можем так просто уйти.

– Связать веревка из лиан, – предложил Малыш Ку, – я пойдет вниз.

– Тебе даже из бумажного пакета не выбраться, – презрительно буркнул Моллет, – если уж кто спустится, так это я.

– Слишком большой, – возразил Малыш Ку, бесстрашно взирая на волосатую грудь Моллета, – много вес.

– Он прав, – сказал Кесслер, – ты в два раза тяжелей его. Если кому-то и спускаться в эту чертову яму, то самому легкому из нас.

– Это я, – с вежливым безразличием пояснил Малыш Ку.

Кесслер был на грани отчаяния.

– Если Алекс погиб, командовать теперь мне, но я совсем не уверен, что Малышу Ку стоит спускаться в эту яму.

– Почему? – спросил Моллет.

– Зачем множить несчастья? Кроме того, если на дне сидит какая-то тварь, тому, кто спустится, нужен пистолет. Один мы уже потеряли, он внизу, у Алекса. А если потеряем и второй…

– Останется только один, у Сэмми, – подсказал Моллет.

Кесслер удрученно кивнул.

– С одним пистолетом и без компаса наши и без того мизерные шансы добраться до станции сведутся к нулю.

– Есть компас, – сообщил Малыш Ку, – нашель возле ямы.

Вид компаса успокоил Кесслера, и тот наконец принял решение:

– Рискнем. Спустим Малыша в яму с горящим факелом, но не до конца, а только посмотреть, что там на дне. Тогда поймем, можно ли что-то сделать.

Обливаясь потом, они стали торопливо рубить и вытягивать из ветвей тонкие, крепкие стебли лиан. Времени ушло больше, чем рассчитывали, потому что надо было выбирать неподвижные. Михайлики рвались помогать, но Кесслер оставил их на тропе под присмотром Сэмми. Неприятностей и без них хватало.

Опоясанный веревкой, с пистолетом в правой руке и пучком горящих прутьев в левой, Малыш Ку невозмутимо перешагнул через край ямы, как будто всю жизнь только этим и занимался. Веревка медленно поползла вниз, потрескивая и начиная угрожающе расслаиваться на узлах. Мерцающий свет факела утонул в глубине. Фини бродил вокруг ямы, рыча и скаля зубы, когда его чуткие уши улавливали движения возившегося на дне чудовища. Они приостановили спуск и крикнули вниз:

– Видно что-нибудь?

– Нет, совсем темно, надо вниз, – бесстрастно отозвался из темноты Малыш Ку.

Они осторожно отмотали еще кусок веревки, предчувствуя недоброе.

– Быстро! – поторопил их голос из ямы. – Огонь скоро жжет пальцы.

Еще несколько ярдов. И вдруг из глубины раздалась пальба. Они насчитали шестнадцать выстрелов – весь магазин. Моллет и Кесслер рванули на себя веревку, Михайлики схватились за ее конец и принялись помогать. Они старались как можно быстрее вытащить Малыша Ку на поверхность. С лица Кесслера ручьями стекал пот, могучие мускулы Моллета вздулись. Веревка расслаивалась от трения и зловеще трещала. Внезапно из ямы показался Малыш Ку, спокойный и невозмутимый. Он сбросил петлю, вытащил из пистолета пустой магазин и вставил новый.

– Что с Алексом? – нетерпеливо выдохнул Кесслер.

– Нет голова, – безо всяких эмоций ответил Малыш Ку, – оно откусило.

Кесслер, борясь с тошнотой, спросил:

– А ты разглядел, что это?

Малыш Ку кивнул:

– Большое, красное, толстый панцирь. Много ног, как паук. Два глаза – вот такие! – он развел руки дюймов на двадцать. – Плохие глаза. Смотрели на меня как на кусок мяса. Он благодарно взглянул на пистолет. Я их выбил.

– Ты убил его?

– Нет, только глаза выбил.

Он указал на яму:

– Ползает. Слышите?

Прислушавшись, они уловили постукивание и глухое царапанье, словно нечто громоздкое и неуклюжее пытается выкарабкаться из ямы и каждый раз падает обратно.

– Какой страшный конец! – воскликнул глубоко потрясенный Кесслер. – Какой страшный конец!

Он пнул в яму кусок гнилого бревна. И тут его осенило:

– Надо отомстить за Алекса.

– Уже отомстил, – заметил Малыш Ку, – выбиль глаз.

– Этого мало. Тварь может сожрать Алекса и вслепую. Мы должны ее убить. Накидаем в яму сухой травы, потом бросим хворост и факел. И поджарим ее заживо.

– А вдруг там есть другой выход? – спросил Моллет.

– Об этом я не подумал, – признал Кесслер, – но у нас нет времени искать другую нору. Давайте все-таки попробуем.

– Есть способ получше. – Моллет указал на гигантский валун, видневшийся из зарослей. – Если мы сможем сдвинуть этот камень и перевалить через край, он ее расплющит.

Они срубили преграждавшие путь растения, зашли за камень и навалились на него. Глыба дрогнула, приподнялась и перевернулась. На обнажившейся земле извивались толстые ярко-желтые черви. Еще одно усилие, и камень оказался в футе от ямы. Прислушались. Шорохи и стук продолжались. Валун перевалился через край ямы, увлекая за собой комья грязи. Казалось, он летит невероятно долго, но в конце концов они услышали звук падения, сопровождавшийся громким хрустом и всплеском. Потом наступила тишина. Кесслер торжественно потер руки: теперь чудищу конец! Он взглянул на компас и скрылся за поворотом тропинки, чтобы позвать остальных.

– Чего она снова плачет? – спросил он.

– Оплакивает Саймса, – ответил Сэмми.

Теперь впереди шел Кесслер, рядом с которым бежал Фини. За ними – Малыш Ку, потом Михайлики и Сэмми Файнстоун. Вооруженный мачете Билл Моллет шагал последним.

К вечеру десятого дня упала миссис Михайлик. Свалилась как подкошенная, не проронив ни звука. Только что ковыляла по тропе своей тяжелой неуклюжей походкой – и вот уже лежит неподвижно, точно куча тряпья. Их остановил отчаянный крик Григора:

– Мамушка!

Ее подняли, отнесли на небольшую поляну и стали рыться в походной аптечке. Глаза женщины были закрыты, широкое крестьянское лицо побагровело, дыхания не слышно. Кесслер взял ее запястье и не смог нащупать пульс. Все обменялись беспомощными взглядами. Кто-то положил ей на лоб мокрую салфетку, кто-то поднес к носу баночку с ароматической солью. Хлопали по щекам, растирали короткопалые, натруженные руки. Однако все попытки вернуть ее в полный трудностей мир, который она так внезапно покинула, оказались напрасными. Наконец Кесслер снял фуражку и обратился к бледному, онемевшему Григору: