С игровой площадки за окном доносились голоса детей, кричавших, визжавших, ссорившихся между собой, и он готов был позавидовать полнейшей тривиальности их существования. Перед ним встал воображаемый образ самого себя еще школьником, который в черном блейзере и коротковатых серых брюках пешком проходил три мили по сельским дорогам Дорсета, чтобы добраться до маленькой начальной школы, где и был-то всего один класс. Там он стал самым умным учеником за всю историю, что, впрочем, почти ничего не значило. Но его обучили арифметике и обеспечили место в общественной средней школе, а больше ничего и не требовалось.

Зато он отлично помнил, как поначалу поистине расцвел в средней школе. Стал непререкаемым лидером собственной «банды» учеников, организатором всех игр и проказ, маленьких бунтов против учителей. Но так продолжалось лишь до тех пор, пока он не стал носить очки.

Вот! Он как раз силился припомнить, когда еще в своей жизни ощущал себя таким же несчастным и отчаявшимся. Теперь он это знал твердо. При первом появлении в школе с очками на носу. Члены его детской «банды» сначала забеспокоились, потом стали посмеиваться, а закончили полнейшим к нему презрением. К началу большой перемены за ним уже ходила толпа, улюлюкавшая и оравшая: «Четырехглазый!» После обеда он по привычке захотел организовать футбольный матч, но Джон Уиллкотт заявил: «Теперь такие игры не для тебя». Тим уложил очки в футляр и ударил Уиллкотта по лицу, но только Уиллкотт был крупным и сильным, а из Тима бойца не получилось – он обычно добивался превосходства над всеми исключительно с помощью воли и характера. Кончилось тем, что он сидел в раздевалке, стараясь остановить кровотечение из носа, а команды тем временем подбирал по своему вкусу ненавистный Уиллкотт.

Отомстить он решил на уроке истории, обстреливая Уиллкотта пропитанными чернилами шариками из промокашки прямо на глазах у миссис Персиваль по кличке Старуха Перси. Обычно спокойная и терпеливая Перси почему-то на этот раз решила навести порядок, и Тима отправили к директору, где он получил шесть положенных ему ударов розгами по мягкому месту. По дороге домой он снова ввязался в драку, опять был бит и безнадежно порвал при этом школьный блейзер. Деньги на новый мама изъяла из копилки в форме яйца, куда бережливый Тим складывал монеты, чтобы купить радио. Осуществление мечты пришлось отложить на целых шесть месяцев. Таким получился самый черный день в жизни совсем еще юного Тима, а его лидерские качества не находили применения до тех пор, пока он не пошел учиться в колледж, где вступил в партию.

Поражение в драке, разорванный пиджак и шесть «горячих» лозой по заднице – как бы ему хотелось, чтобы и сейчас все его проблемы сводились к чему-то подобному! На площадке за окнами квартиры прозвучал свисток, шум детворы резко оборвался. Я мог бы покончить со своими проблемами так же быстро, подумал Тим, и идея запала ему в душу.

Ради чего он жил еще вчера? – задался вопросом Тим. Ради хорошей работы, собственной репутации, успешной деятельности правительства. Сегодня все это потеряло для него всякое значение. Свисток в школьном дворе означал, что уже пошел десятый час утра. Тим как раз сейчас должен был сидеть в председательском кресле совещания комитета, обсуждавшего производительность разного вида электростанций. Как он мог прежде всерьез интересоваться подобной бессмыслицей? Он вспомнил о своем давно вынашиваемом, излюбленном проекте: докладе с прогнозом потребностей британской промышленности в энергетических ресурсах вплоть до 2000 года. Больше он не вызывал у него ни малейшего энтузиазма. Подумал о дочерях и понял, что его ужасает перспектива встречи с ними. Сейчас все на глазах рушилось и обращалось в прах. Какая разница, кто победит на следующих выборах? Ведь судьбы Британии вершили силы, неподконтрольные ее политическим лидерам. Он всегда знал, что это всего лишь игра, но теперь ему больше не хотелось получать в ней призы.

И не было никого, с кем он мог бы откровенно поговорить. Никого! Ему представилась беседа с женой: «Дорогая, я тут наделал глупостей и изменил тебе. Меня соблазнила шлюха, красивая и молодая девица, а потом я подвергся грубому шантажу…» Джулия окончательно охладеет к нему. Он так и видел, как ее лицо приобретает каменное выражение с застывшим отвращением в глазах, но прежде всего она будет стремиться избежать любой эмоциональной вовлеченности в его трудности. Он протянет к ней руки, а она скажет: «Не смей даже думать о том, чтобы прикасаться ко мне!» Нет, с Джулией он не смог бы ничем поделиться. По крайней мере до тех пор, пока не заживут его собственные раны, а ему так долго не протянуть, заранее решил он.

Кто-нибудь другой? Коллега из аппарата кабинета министров скажет: «Бог ты мой, Тим! Старина! Мне так жаль…», а сам немедленно примется просчитывать, как ему оказаться в стороне от неудачника, когда все станет достоянием гласности. Товарищи по работе начнут уклоняться от участия в любых его проектах, сделают все, чтобы не быть замеченными в его обществе, а кое-кто поведет морализаторские разговоры, чтобы загодя утвердить за собой право на пуританские взгляды. Причем он даже не сможет их возненавидеть за то, как они с ним поступят, поскольку он сам на их месте поступил бы точно так же в подобной ситуации (вот почему так легко предсказуемым было для него их поведение). Его юрист пару раз проявил себя почти как настоящий друг. Но он все еще слишком молод, чтобы знать, как важна верность в супружеской жизни, продлившейся уже двадцать два года. Скорее всего он цинично рекомендует ему тщательно все скрыть и замести следы, не понимая, какой ущерб уже нанесен человеческой душе своего клиента и приятеля.

Быть может, сестра? Простая женщина, вышедшая замуж за плотника, всегда немного завидовала Тиму. Она с удовольствием искупается во всем этом. Нет, Тиму не следовало даже рассматривать ее кандидатуру.

Отец умер, мать слишком одряхлела. Неужели у него совсем не осталось близких друзей? Как же он ухитрился прожить жизнь так, что на свете не существовало никого, кто любил бы его бескорыстно и слепо – правого или виноватого? Впрочем, вероятно, подобного рода отношения строились только на двусторонней, взаимной основе, а он всегда тщательно делал так, чтобы рядом не оказалось людей, которых он не смог бы с легкостью бросить, стань они обузой или источником неприятностей.

Помощи извне ждать не приходилось. Он мог рассчитывать на одни лишь собственные внутренние ресурсы. Как мы поступаем, устало размышлял он, когда терпим на выборах сокрушительное поражение? Мы перестраиваем ряды, готовим планы на годы пребывания в оппозиции, атакуем сами основы политики оппонентов, используя свой гнев и разочарование от проигранной битвы как топливо для новой схватки. Но, заглянув в себя в поисках смелости, ненависти и озлобления, чтобы отобрать победу у Тони Кокса, он обнаружил только трусость и мелкую неприязнь. Бывало, что и раньше он переживал неудачи и унижения, но вел себя как настоящий мужчина, а у настоящих мужчин всегда хватает сил, чтобы продолжать борьбу, не так ли?

Он неизменно черпал силу в своем самоощущении, в образе стойкого, правдивого, преданного делу и отважного человека, умеющего как гордо нести знамя победителя, так и с достоинством проигрывать. Тони Кокс заставил его увидеть себя в совершенно ином свете: наивным дурачком, соблазненным пустоголовой девчонкой, слабаком, предавшим своих при первом же намеке на шантаж, испуганным до готовности ползать на коленях и молить о пощаде.