В 1593 году король Филипп, после долгой беседы с советом по делам Индий, решил ограничить число галеонов на маршруте в Акапулько до двух в обе стороны. Почему именно до двух? Совет посчитал, что ровно такое количество ежегодных рейсов в состоянии обеспечить отправляющая и принимающая территории. Численность экипажей галеонов и их обязанности тоже существенно варьировались, но в команде всегда были капитан, два (как правило) вторых помощника, три или четыре штурмана, два боцмана, два младших боцмана и два специалиста, которых нанимали следить за пушками. Еще на борт обыкновенно брали двух хирургов. Также на этих галеонах можно было встретить нотариусов, капелланов, корабельных плотников, аудиторов, возможно, водолазов и майордомов. Иногда морем путешествовали генеральные инспекторы. Экипаж мог насчитывать от шестидесяти до ста человек. На пути из Акапулько на борту обычно присутствовали, кроме того, мастер по серебру (ремесленника), армейский чин и старший сержант. Порой капитану поручали зайти на Марианские острова или посетить малые острова Филиппинского архипелага. Из Акапулько галеоны чаще всего выходили в конце марта, а из Манилы отплывали с июля‹‹665››. Капитан галеона получал солидное жалованье, от 50 000 до 100 000 песо за рейс туда и обратно‹‹666››.

До конца 1570-х годов Тихий океан воспринимался испанскими путешественниками как подобие огромного озера, на котором не возникало ни малейшей потребности в наличии какой-либо обороны. Так было до того, как сэр Фрэнсис Дрейк завершил свое знаменитое кругосветное плавание (1577–1580). Но и позднее сколько-нибудь серьезные попытки укрепить оборону не предпринимались.

В 1580-х годах прибытие и отбытие галеонов с грузом сделалось основополагающим смыслом пребывания испанцев в Маниле. Мало кто пытался использовать великолепные возможности для развития сельского хозяйства в окрестностях города, и даже золотые запасы Лусона — достаточно обильные — ни в коей мере не разрабатывались. Рынок (Южной Америки) предъявлял спрос на китайский шелк, фарфор и прочие товары тонкой выделки. Манильские галеоны комплектовались преимущественно испанцами, но почти все товары для погрузки предоставляли китайцы, которые вдобавок фактически присвоили себе торговлю и производство в Маниле, в том числе изготовление фарфора.

Потому сам Китай попал, что называется, в фокус испанского внимания. Эта территория была известна как хорошо управляемая, обширная и богатая земля многочисленных городов с каменными стенами, причем поговаривали, что многие из этих городов намного превосходят размерами европейские. Первое указание на потенциальные устремления филиппинских испанцев находим в документе от июля 1569 года:

Прежде всего необходимо заселить эти острова [то есть Филиппины], ибо неправильно было бы плавать среди стольких островов и на таких просторах… до самого побережья Китая на больших кораблях, что передвигаются лишь усилиями гребцов. Для покорения столь обширной земли с таким количеством населения требуются люди, готовые справиться с чем угодно, что бы ни случилось, пускай даже мне докладывали (в том числе сами китайцы), что китайское население никоим образом не является воинственным667.

Так писал сам Легаспи, адресуя послание домой в Испанию; можно сказать, что уже тогда начала формироваться соблазнительная мечта о покорении Китая. В 1569 году некоторые испанцы на Филиппинах пытались выдавать себя за китайцев. Эти попытки оказались не слишком успешными‹‹668››. Однако еще раньше Легаспи в очередном послании королю Филиппу предложил построить шесть галер «для продвижения вдоль китайского побережья и достижения соглашений с тамошними жителями»‹‹669››.

Двенадцатого декабря 1567 года городской совет Мешико также напомнил королю, что по договору с Португалией испанской короне принадлежат не только Западные острова (Филиппины), но и острова у берегов Китая‹‹670››. Замечательный каталонский историк Мануэль Олье утверждает, что с самого начала колонизации Филиппин испанцы принялись собирать сведения о материковом Китае от китайских и филиппинских купцов, позднее от китайских иммигрантов и торговцев на Филиппинах, известных как санглейи (sangleyes)‹‹671››. Легаспи вскоре вспомнил о том, что является, по сути, конкистадором, и написал королю: «С Божьей помощью и с малым числом людей мы легко их покорим»‹‹672››.

Представление о Филиппинах как о «двери» в Китай с тех пор оставалось неизменно актуальным. 10 августа 1571 года августинец фра Мартин де Рада (с которым мы уже встречались в этой главе) сообщал из Манилы вице-королю Новой Испании Энрикесу де Альмансе‹‹673›› о своем намерении основать миссию в Китае, ибо несколько санглеев решили вернуться с Филиппин в окрестности Кантона, а из этих возвращавшихся один или двое приняли христианство. Они согласились взять с собою в Китай двух монахов‹‹674››. В монастыре Рады на протяжении полугода находился китаец по имени Канчо, который не мог отправиться домой до окончания муссона. Преодолев с немалыми затруднениями языковой барьер, Рада узнал много интересного и полезного о китайской политической системе и гражданской службе, причем как об их текущем состоянии, так и о предыдущих временах. Например, выяснил, что талантливому человеку разрешается в юности сдать экзамен и получить назначение в отдаленную провинцию. Эти правила были приняты при династии Мин.

Чуть позже, 22 августа 1571 года, Легаспи тоже написал вице-королю Энрикесу о собственном намерении добраться до Китая. В своем письме он именовал материковых жителей «китайскими индейцами» (Indios Chinos)‹‹675››. У него имелись все основания оптимистично оценивать шансы на успех экспедиции, поскольку его моряки не так давно спасли команду большой китайской джонки, потерпевшей крушение у острова Миндеро, к югу от Манилы. Китайцы восхищались этим великодушием европейцев и рассказали о нем по возвращении домой, а Легаспи впоследствии удостоился многих официальных даров.

Полтора года спустя вице-король Энрикес (никогда не скрывавший личного интереса к Филиппинам) наставлял Хуана де ла Ислу, одного из капитанов Легаспи, которому поручили продолжить изучение Китая. Легаспи передал де ла Исле три надежных корабля. Король Филипп собственноручно одобрил этот план, пребывая, похоже, в радостном возбуждении после битвы при Лепанто в октябре 1571 года. Инструкции Энрикеса предусматривали не только разведывательное плавание вдоль китайского побережья, но и «захват китайских земель» (toma de posesión de las tierras chinas)‹‹676››. По сути, на руках у капитана имелось королевское одобрение вторжения в Китай.