Желание совместить то и другое однажды привело его к такой мысли: «В своем завещании В. И. Ленин высказал страстную жажду надежды (так в тексте. — В. Б.) на людей со следующими четырьмя качествами: во-первых, они ни слова не скажут против своей совести; во-вторых, никому не поверят на слово; в-третьих, ни в какой трудности признаться не побоятся; в-четвертых, не побоятся никакой борьбы за поставленную цель… Мне кажется, что А. И. Солженицын как раз принадлежит к таким людям…» Короче говоря, Ленин мечтал о Солженицыне! Пожалуй, такое заявление вполне может заменить справку из психдиспансера…

Суть первой дневниковой записи Карякина в том, что он обнаружил у Солженицына «на малюсенькой «сотке» бумаги такую же «гущину», «глубину» и «простор», что и у Достоевского. Очень прекрасно. Но почему все эти замечательные слова в кавычках? Писатель должен понимать: это похоже на издевку. А кроме того, по прошествии времени хорошо бы дополнить «гущину» и «глубину» размышлением о том, почему сей кумир так ненавидит Достоевского. По его словам, великий писатель ужасно любил «разодрать и умилить». А как он высмеивает его каторгу! Просто глумится. Вот уж я, говорит, хлебнул лиха, а там, говорит, арестанты в белых штанах ходили, — уж куда дальше такой благодати! Для него царская каторга — что для Остапа Бендера вожделенный Рио-де-Жанейро, где, по его представлению, все ходят в белых штанах. Я ему сказал однажды: «Неужто не знаете, что ведь в ту пору и в походы, и в бой солдаты ходили в белых штанах. Что ж, вольготно они жили?» Не поверил! И не желает принять в расчет, что Достоевский всю каторгу в кандалах отбыл, а сам, как уже отмечалось, — то бригадиром, то учетчиком, то нормировщиком, то начальником смены, то библиотекарем, а то и вовсе бездельничал, корпел над своими рукописями.

Вторая запись помечена так: «Ноябрь 1964-го. Рязань». Тогда Солженицын жил там. Значит, русский читатель взял отпуск в своих коммунистических «Проблемах», оставил «на хозяйстве» вместо себя Бовина и примчался в гости к Достоевскому наших дней. Любовь зла… Может быть, привез в подарок шеститомник Маркса и Энгельса.

Но вскоре Ленин и весь марксизм были тайно отринуты и прокляты, а Солженицын превознесен до небес как опаснейший враг отечества: «За чтение «Архипелага» людям давали «срокА…». Ишь ты, «срокА». Можно подумать, что сам изведал их, потому так именно привык говорить. Но когда и кому дали «срокА»? Назови хоть одного! Безграмотный «Архипелаг» халтурно издал в Париже Никита Струве в самом конце 1973 года, в брежневское время. Кто же в те беззубые годы мог за чтение получить «срокА»?

И вот мы видим, что после шести лет сидения в пражских «Проблемах» Карякин, естественно, вполне созрел для московской «Правды», для ЦК КПСС! Он еще и тут уже без Бовина и Лукина, но, кажется, вместе с Гайдаром, корча из себя ленинца, поучал нас уму-разуму. Однако в 1968 году его вдруг вышибли из партии. Такого рьяного служаку — за что? В справочнике «Кто есть кто в России» (М., 1993) твердо сказано: «За доклад об Андрее Платонове». Ну, это очень похоже на срокá за чтение «Архипелага» и на расстрелы за хранение ленинского «Письма к съезду», о чем скажем дальше. А еще вспомните Баклушина из «Мертвого дома» Достоевского. Тот уверял, что его сослали на каторгу за любовь. Но, видя, что ему не верят, после некоторого раздумья добавлял все-таки, что пламенной любови, видимо, по причине ревности сопутствовало убийство одного немца, и жаловался: «Ну посудите, можно ли ссылать на каторгу из-за немца?» Надо полагать, в платонической любви Карякина к Платонову тоже был свой немец.

Дальше уже беспартийный социолог, просто пермяк счел полезным напомнить нам, что еще 2 июня 1989 года с трибуны съезда он обратился к Горбачеву с просьбой вернуть советское гражданство «человеку, который первым призвал себя и нас не лгать, — великому писателю земли Русской, великому гуманисту Солженицыну… Вы нашли общий язык с Тэтчер, Бушем, Рейганом, папой римским… Неужели мы не найдем общий язык с Солженицыным… Потомки нам не простят, если мы не сделаем этого».

Дались им эти потомки… Но какой пафос! Однако надо бы пояснить: ну, призвал себя великий гуманист не лгать, и что из этого получилось, каков итог? А что касается призыва к другим не лгать, то неужто Карякин только лет в сорок-пятьдесят впервые услышал это от Солженицына? Да где он рос, кто его родители? Меня лично еще в пору нежного детства учила не лгать родимая матушка. Помню даже из той поры стишок про девочку, которая разбила чашку, хотела свалить это на кого-то другого, но потом застыдилась:

Когда мне читали такие стишки, Карякина мама, как видно, читала своему отпрыску третий том «Капитала», да еще на немецком языке. Вот и плоды на старости лет…

Кстати говоря, выступление Карякина на съезде подано так, что можно подумать, будто он был первым, кто поставил вопрос о возвращении Солженицыну гражданства. На самом деле больше чем за год до этого журнал «Книжное обозрение» напечатал статью Елены Чуковской и затем в трех номерах за 1988-й год провернуло целую кампанию. Кто с просьбой, а кто и с требованием «Даешь Солженицына!» там выступили Герой Социалистического Труда Виктор Астафьев, лауреат Ленинской премии И. Шафаревич, историк Н. Эйдельман, протоиерей А. Мень, критик В. Оскоцкий из ВПШ, доктор исторических наук, член «Мемориала» Я. Этингер, писатель В. Лазарев, знаток кремлевских жен Лариса Васильева и немало других менее известных сограждан. Я не цитирую эти восторженные или гневные письма довольно уже далекого прошлого по той причине, что достаточно полное представление о них дает свежайшая статья Бондаренко, о которой шла речь, — это в том же возвышенном духе. Понятно, почему среди авторов 26 писем не оказалось тогда ни Эдварда, ни Альфреда, но где же был наш Вольдемар, бесстрашный враг голи перекатной? Видимо, все-таки еще не дозрел тогда и он, еще поджилки тряслись…

Правда, редакция предоставила слово и нескольким противникам всей затеи. Так, работник собеса А. Аржанников из Свердловска вопрошал устроителей кампании: «Зачем понадобилось из отщепенца, пусть и наделенного литературными способностями, лепить «творца подлинного искусства»?» Рядовой колхозник из Ростовской области В. Золотов советовал: «После того, что Солженицын написал о русской нации, его на выстрел нельзя допускать к СССР… А Нобелевскую премию он получил за то, что плевал в лицо своей родине». Фронтовик И. Крюков из г. Клинцы Брянской области добавлял: «Требования издать у нас в Союзе произведения Солженицына и тем более возвращения ему гражданства являются оскорблением участников войны и осквернением памяти тех, кто отдал свои жизни в боях за родину». Как видим, мнение безвестных людей не совпадало с высказываниями известных писателей, что приведены выше. А Карякину и тут не надо бы тянуть на себя одеяло первопроходца…

Далее пермский воспитанник пражских «Проблем социализма» напоминает, чтоб не забыли, что 31 января 68-го года на литературном вечере в ЦДЛ он заявил: «Я должен сказать о гениальном писателе нашей страны Александре Исаевиче Солженицыне, сказать тем людям, которые вешают на него сейчас всевозможные ярлыки: не спешите!» Не совсем понятно, почему именно он должен был сказать. Кто его уполномочил? Главный редактор «Правды», что ли? А кроме того, уже кое-кто из мыслителей к этому дню сказал нечто подобное.