Я представить себе не могу, каково это — написать книгу. Но вот что я думаю: людям нравится читать об ошибках и грехах, если только это не их собственные промахи. Вы благоразумно поселили своих героев в далеких краях, а не в некоем вымышленном Алтамонте, как это сделал мистер Вулф. Этот «Диксиленд» — не что иное, как пансион матери мистера Вулфа на Спрус-стрит, и все в городе это знают. Мало кому удалось избежать уколов его пера; не поздоровилось даже его родному отцу. Я помню, как старик, пошатываясь, заходил в кафе S&W, и даже в понедельник утром от него разило спиртным. Общее мнение таково, что не стоило выносить сор из избы и позорить семью.

Все это имеет непосредственное отношение к вашему письму. Вы говорите, что я сшита стальными нитями; спасибо за комплимент, но я бы сказала, что это всего лишь здравый смысл. Одни писатели творят бесчинства, красивыми словами и благопристойным повествованием навлекая на людей несчастье. Другое дело вы: пишете о бесчинствах, но в жизни поступаете как джентльмен. Поэтому я и повела себя таким образом на вечере книжного обозрения. Девицам до смерти хотелось превратить вашу книгу в очередной клубок местных сплетен. Бывали уже у нас такие клубки, и все они спутывались в неряшливые узлы. Вы, мистер Шеперд, перенесли действие романа в Мексику. Почему бы ему там и не остаться? Так я рассуждала.

Я знаю вас как джентльмена, и работать у вас дома не кажется мне неприличным. Женщина, которой всю жизнь приходится работать, понимает, что хорошие манеры важны, хотя подчас бесполезнее чашки кофе. В войну секретарям порой приходилось выносить горшки, а некоторые мужчины требуют и чего похуже, даже в мирное время. Но, насколько я помню по пансиону миссис Битл, вы любезнее многих обращались даже с курицей, которую потрошили, прежде чем отправить в печь.

Предупреждаю сразу: я бываю привередлива. Мне нравятся пишущие машинки с автоматическим выравниванием текста и отдельными от каретки литерными рычагами. Лучше всего «Ройял» или «Смит». Такие были в канцелярии комиссии по учету военнообязанных, и я привыкла. Я приду к вам на собеседование в четверг, в половину седьмого. Ваша улица всего в нескольких автобусных остановках от места, где я сейчас работаю. Я приеду сразу после работы.

Искренне ваша,

Вайолет Браун

27 МАЯ

Душа матери может упокоиться с миром: в моей жизни наконец-то появилась женщина. Миссис Браун с жемчужно-серой сеткой на волосах; сорок шесть лет, рассудительна и проста, как блинная мука. Нашим судьбам не суждено было пересечься, но мы, точно персонажи романа, все-таки встретились. Теперь она будет спасать героя, отвечать за него на телефонные звонки, разбирать горы почты, а может, и пригрозит метлой поклонницам, норовящим украсть с веревки белье. Герой же волен по-прежнему жить монахом в дырявом исподнем. Миссис Браун все равно.

Во время первой же беседы она сложила к моим ногам все свои недостатки — по крайней мере могла бы, если бы они у нее были. Не курит, не пьет, не ходит в церковь и не играет в азартные игры. Служила в городской администрации, работала на армию и, что самое страшное, сотрудничала с женским клубом Ашвилла. Уже тридцать лет вдова. Впрочем, признается миссис Браун, едва ли супружество изменило бы ее жизнь.

Так странно было поговорить откровенно спустя годы, проведенные в пансионе миссис Битл, когда мы, потупясь, выходили из уборной и выслушивали за ужином новости из бульварных газет в пересказе мистера Джадда. Теперь мы, похоже, единодушно храним молчание, пряча улыбки при известии о том, что Лимбургер перелетел через Атлантику. Впрочем, наверное, я все это выдумал, как влюбленные домысливают то, что было раньше, когда каждый взгляд в конце концов приводит к воссоединению.

Как бы то ни было, миссис Браун водворилась в моей столовой. Мне было стыдно показывать ей огромные корзины с письмами, стоящие в пустующей спальне. Но она и бровью не повела. Взяла каждую корзину за ручки, отнесла вниз и вывалила ее содержимое на кленовый стол — по одной куче на каждый месяц. И отважно принялась их разбирать, несмотря на то что мы пока не нашли для нее ни картотечный ящик, ни подходящую печатную машинку («Ройял» или «Смит»). Дверь туалета мы повесим на место, как только я расчищу ее от бумаг и глав романа и подыщу себе нормальный письменный стол. Пока же, если кому-то из нас нужно в уборную, другой выходит на крыльцо и делает вид, будто зовет кошек. Все это миссис Браун переносит с отменным хладнокровием.

Миссис Браун — сила: невысокая, без прикрас и оправданий — такая, какая есть. На высоком лбу — изогнутые дугой брови, точно два моста. Носит блузки, застегнутые на все пуговицы, даже в теплые дни не снимает белых хлопковых перчаток, а ее строгая невозмутимость и причудливая старомодная грамматика способны успокоить любые беспорядки. Каждое утро миссис Браун стучится, просовывает голову в дверь и зовет: «Мистер Шеперд, здесь ли вы?»

Ее речь невыразимо старомодна. Она произносит «маленькый» и «стремлюс», не смягчая согласных. Мешок называет «сумой». Оглядев почтовые горы, заявила: «Мистер Шеперд, вы в изобилии получаете письма». Говорит «ничуть» и «нет ни грана»; принесенные мне овощи назвала «плодами земными», как Шекспир. «Щекотливый» в ее устах значит «обеспокоенный», совсем как в «Короле Лире». Когда я это заметил, миссис Браун ответила: «Что ж, он имел полное право быть щекотливым. У короля ведь немало забот, верно?»

На расспросы о предках ответила, что родители были «белыми горцами» — и ни слова больше; кажется, ей не очень хотелось об этом говорить. Добавила только, что в Америку они прибыли из Шотландии несколько веков назад и рассудили, что нужно остаться. Обрести пристанище (дословно). Глагол «рассудить» миссис Браун употребляет в том же смысле, что и англичане, — все тщательно обдумать, пока не будешь уверен в принятом решении: тогда уже можно «судить».

Но самым поразительным стало такое высказывание: «Моя семья по сей день тут, обитает в хижине среди чертовых деревьев». Видимо, это какие-то кусты; скорее всего, рододендрон. «Они растут очень густо. Если заблудитесь в чаще, то выберетесь исцарапанным. Потому-то их и называют чертовым деревом. Извините, если мои слова оскорбили вас. В данном случае это не ругательство».

Какие уж тут обиды. Пусть ее прошлое остается там, где есть, в чертовых зарослях; оно меня не касается, как и ее — мое чертово детство. Нас занимает будущее, которое, как мы договорились, настанет в моей столовой сразу же, как только она предупредит начальство об увольнении. И сегодня оно наступило: миссис Браун со сдержанной улыбкой под копирку печатает ответы на письма.

28 МАЯ

Миссис Браун сообщила, что школьницы не кусаются. Поверил ей на слово и впервые за долгое время выбрался из дома, чтобы пройтись до кладбища. Запоздалая прогулка в честь дня рождения матери; всегда казалось важным куда-нибудь выбраться ради нее. Но ее больше нет, и тем более — на кладбище Риверсайд. Даже писатель О. Генри «устремился прочь» оттуда, как сказала бы миссис Браун. Том Вулф пока на месте, хотя горожане на него по-прежнему сердятся. На многих могилах сегодня стояли банки с увядшими пионами, но бедолаге Тому не досталось ни букетика, а ведь ушел совсем недавно, трагически и в расцвете лет, бежал от бремени славы. Быть может, миссис Браун удалось бы его спасти.