– О чем?

– Понятия не имею. Я вот с ним о рыбалке однажды говорил. Он рыбалку ненавидел.

– У него брат утонул.

– Печаль какая, – сказано это было равнодушно. – Но мы с ним едва знакомы, а вот ты… давай, что-нибудь такое, чтобы достучаться…

Что-нибудь… Что?

– Томас, – я сказала и запнулась. Я не могу говорить вот так, когда все слушают. А они слушают. И тот огромный мужчина, что замер, притворяясь, будто ему интересен лишь узор на паркете, и Майкл, и Милдред, и даже шериф. Они все… ждут.

Чего?

– Деточка, – пальцы Майкла остановились, и Томас захрипел. – Если ты не заговоришь, я его не вытащу. На твой голос он реагирует. И на присутствие. Если не хочешь вслух, говори про себя. Он услышит.

Это как?

– Твоя сила. Представь – я не знаю, – что ты не с человеком разговариваешь.

С драконом?

Им не нужны слова. Да. Помнишь, ты Искру видел? Она о тебе спрашивала. Ты ей понравился. И если вытянешь, я отведу тебя снова. Может, даже в пещеры. Редко кому из чужаков представляется шанс заглянуть в драконьи пещеры.

Они не любят гостей. И правильно.

Но ты – другое. Я покажу тебе Лютого. Издали. Он огромен, самый большой дракон на побережье. Институтские мечтают у него пробы взять, но это у них вряд ли получится. А еще Лютый умеет петь. Ты когда-нибудь слышал, как поют драконы?

– Вот так… умница, продолжай.

Я ничего не делаю.

Я просто держу голову и глажу виски, осторожно, потому что мне кажется, что ему легче. А драконы умеют петь. Только не всякий человек способен услышать. Но если постараться, сесть на вершине Одинокой скалы, скрестив ноги, закрыть глаза – и позволить себе услышать мир.

Тот, который без людей.

Тот, где небо касается моря, выпуская китов на свободу. И, огромные, они вдруг становятся легки. Киты выпрыгивают, спеша искупаться в солнечном свете, а драконы ловят брызги и поют. Мир становится звонким, хрустальным.

Легким, как душа.

Когда Дерри ушел, они пели, провожая. И надеюсь, смерть его была легкой. Да… а тебе еще рано. Дерри был болен. Он долго сражался, он даже как-то победил, но болезнь потом вернулась. И мне стало одиноко. От одиночества все глупости.

Или не все, но большинство.

Я бы рассказала тебе, как купалась в Запретном озере. И тоже сводила бы. Оно не совсем чтобы запретное, просто скрыто в глубине пещер. К нему спускаться пару часов.

И пахнет оно неприятно.

Зато вода черная, что деготь, и на дне лежат белые камни, гладкие, похожие на жемчуг. И я знаю, что за каждую мне бы предложили сотню, а то и две, но…

Мне жаль было нарушать эту красоту.

А еще там с потолка свисают тончайшие нити, которые светятся в темноте. Это тоже красиво.

Дыхание Томаса постепенно выравнивалось. А заплывшие чернотой глаза приходили в норму. И хорошо. Я не знаю, что он услышал и услышал ли, и имело ли это значение, но… хорошо.

– Вот так, – маг выдохнул и сел рядом. – Посидишь с ним, девочка? Посиди, будь добра. Он скоро очнется, но ты все равно посиди.

Посижу.

И вспомню еще что-нибудь… может, из детства? Нет, там мы воевали. Почему? Потому что я – полукровка и учусь лучше, а еще обозвала его недоумком.

Сам виноват. Нечего было задевать Ника…

– Привет, – шепотом сказала я, когда Томас открыл глаза.

А он ответил:

– Он первый начал.

Вот же… бестолочь.

Глава 32

В этом доме было… беспокойно. Пожалуй, что так. Милдред обхватила себя за плечи. Ее знобило. И ведь тепло. Объективно тепло. А ее знобило.

– Все хорошо? – Лука подошел сзади.

Хорошо.

Только хочется уйти. Убежать. Неважно куда, лишь бы подальше отсюда. И странно, что другие не ощущают, насколько им здесь не рады.

Кажется, будто дом смотрит. Приценивается. И примеряется к тому, как бы избавиться от непрошеных гостей.

– Все… наверное, – Милдред попыталась улыбнуться. – С ним ведь…

– Жить будет, – Майкл отряхнулся. – Идемте побеседуем. Шериф, приглядите?

Тот кивнул.

А вот он держится спокойно. Или делает вид? Или и вправду свой для дома? Для самого места? Близость источника Милдред тоже ощущала, впрочем, эта сила казалась настолько чуждой, неприятной, что не возникало ни малейшего желания ею воспользоваться.

Майкл отошел не так чтобы и далеко. К лестнице.

Присел у основания, которое стерегла пара каменных драконов, щелкнул левого по носу и сказал:

– Парню несказанно повезло, – он сунул палец в пасть дракону. – Что эта красавица оказалась рядом, иначе, боюсь, мы бы получили в лучшем случае труп.

– А в худшем?

– В худшем государству пришлось бы до конца жизни содержать тело, не способное самостоятельно есть, пить и совершать прочие обычные для среднего человека дела. Так что… да, ему повезло.

Майкл поднялся, перетек на пятки, голову задрал, вглядываясь во что-то на втором этаже. Милдред вот не видела, только чувствовала, что сила и эту лестницу обжила. Она пропитала камень, как пропитала и позолоту вычурного потолка, с которого свисала несколько тысяч фунтов хрусталя.

Сила стекала с него, чтобы утонуть в сияющем паркете.

Она клубилась в тени, где рождались рукава коридоров, что уходили в глубь дома. Она обжила и второй этаж.

– И что это было? – Лука повел плечами, точно пиджак его вдруг стал ему тесен. И тяжелая голова повернулась влево.

И вправо.

Она двигалась медленно, еще немного – и Милдред услышала бы скрип заржавевших костей.

– Блок, судя по всему, очень и очень старый, – Майкл отступил от драконов, впрочем, лишь затем, чтобы, опуститься на четвереньки. Он растопырил руки, накрывая темные доски паркета, и зажмурился. – Именно поэтому его и не замечали, да…

Он покачивался и выглядел настоящим безумцем.

– При ежегодной проверке сканирование, конечно, проводят, но не глубокое… глубокое блоков не пропустило бы, а парню повезло не замараться в настолько поганых делах, чтобы требовалось мозги выворачивать.

Полное сканирование оставляло после себя ощущение полной разобранности.

Милдред предупреждали еще тогда, когда Элли нашлась. И бумаги она подписывала, что согласна на проведение, что не будет предъявлять претензий, если вдруг умрет в процессе. Или получит травму.

Тогда эти предупреждения ей казались насмешкой. Какая травма, когда она, вероятно, никогда не встанет, а Элли…

…Она помнит прикосновение чужого разума. И его холодный интерес. Помнит, как пыталась сопротивляться и как ее уговаривали погодить. Как не получалось, хотя она отчаянно старалась не мешать. И потому, когда третья попытка провалилась, позволила ввести себя в сон.

А