В-третьих, русские начинали понимать, что у них мало шансов одержать победу в Крымской кампании: их армия оказалась неспособной разбить союзников в решительном бою, а противник имел все возможности для продолжения осады города. Даже без массированной бомбардировки (вторая последовала 9 апреля 1855 г.) отсутствие каких-либо успехов медленно подрывало дух русских. Интересно, что эти настроения более явственно проявились при императорском дворе в Санкт-Петербурге, чем в Севастополе, защитники которого по-прежнему проявляли необыкновенное упорство и мужество.

Как и после Балаклавского сражения, в русской армии вскоре начались «поиски виновного». Неудивительно, что обвинения в некомпетентности были предъявлены Меншикову. Через день после сражения он, пытаясь отбиться от критики, написал характерную для него лукавую, или даже лживую, докладную Николаю I, в которой заявлял:

Два дня спустя, 8 ноября 1854 г., Данненберг, на которого возлагал вину Меншиков в личном письме императору, перевел стрелки на погибшего Соймонова, перекладывая на него основную ответственность за неудачу:

Как и следовало ожидать, Тотлебен в описании обороны Севастополя придерживался более взвешенной точки зрения, хотя его книга была написана уже с учетом последующих событий, в том числе результата войны. Что касается русских солдат, то у него не было сомнений в их боевых качествах, несмотря на растерянность и беспорядок во время боя и последующего бегства. «Если бы мужества и воодушевления было достаточно для достижения окончательного результата в бою, — писал он, — то, конечно, результат этот был бы на стороне русских». Однако в этом жестоком сражении британцы проявили себя с наилучшей стороны. Тотлебен отдает должное противнику, благородно отмечая, что «по самоотвержению и стойкости они встретили в англичанах достойных себе соперников»[591]. Равенство боевого духа армий, однако, не объясняет поражения русских. Тотлебен попытался объяснить результат сражения в основном неудобной местностью и несовершенным оружием, лишь намекая на серьезные недостатки в управлении и тактике.

Несмотря на то что поле боя было выбрано высшим командованием русских, Тотлебен обращает внимание, что «стесненное пространство, на котором происходил бой, парализировало действия наших войск». Указывая, что ограниченное пространство между Килен-балкой и Черной речкой не позволяло русским одновременно развернуть больше сил, он отмечал, что это не позволило им воспользоваться численным преимуществом. Поэтому русским приходилось вводить в бой войска по частям. Однако Тотлебен не обратил внимания на тот факт, что если бы сильные русские колонны атаковали с других направлений, а не от Снарядной горки, то могли бы соединиться и преодолеть оборону союзников.

Как и при описании сражения на Альме, Тотлебен подчеркивал превосходство союзников в оружии: «Английские войска, вооруженные штуцерами, открывали огонь с дальнего расстояния и наносили нашим войскам весьма чувствительный вред прежде, чем они успевали приблизиться к неприятелю на расстояние дальности выстрела наших ружей». Однако многие боестолкновения происходили на гораздо меньшей дистанции, и русские находились не в таком уж невыгодном положении. Впрочем, совершенно очевидно, что исход перестрелок решало более совершенное оружие союзников на уровне батальона и роты. Точность ружейной стрельбы привела к тому, что русские потеряли значительную часть своих начальников, что не только могло «ослабить энергию» (то есть решимость) войск, но и «нарушить единство действий». Другими словами, потери нарушили управление войсками и помешали своевременному принятию решений во время боя; вероятно, гибель британских высших офицеров, например Каткарта, не имела такого губительного эффекта. Кроме того, Тотлебен критиковал русскую артиллерию. Несмотря на то что под Инкерманом артиллерия действовала «с большим искусством и хладнокровием против неприятельской артиллерии, но она почти не оказывала содействия своей пехоте». У британцев, отмечал он, дела обстояли иначе: «На помощь английской пехоте всегда являлась артиллерия, которая своим картечным огнем громила русские колонны и стрелковые цепи. Наши же войска были лишены содействия своей артиллерии»[592].

Перечисленные Тотлебеном факторы действительно внесли вклад в поражение русских, однако он не упомянул о более глубокой причине — серьезных недостатках руководства войсками, которые негативно повлияли как на планирование, так и на исполнение операции. Главными причинами поражения русской армии под Инкерманом были, во-первых, неспособность сосредоточить силы в нужное время и в нужном месте для достижения решающего эффекта, что отражало недостатки в управлении и в работе штаба, а во-вторых, явное отсутствие твердого руководства во время боевых действий. Хотя последний недостаток был также характерен для британской армии, он до такой степени не повлиял на исход сражения. В общем случае от всех британских (а затем и французских) подразделений требовалось оставаться на месте и отражать атаки противника, тогда как русские, если хотели одержать победу, должны были перегруппировываться для следующих атак. Усугубляли ситуацию и враждебные отношения между командующими, Меншиковым и Данненбергом: первый как можно дольше не давал второму играть главную роль в сражении, а второй пытался изменить план своего начальника. Письмо великого князя Николая старшему брату Александру (наследнику Николая I) не оставляет сомнений, кого он считал источником катастрофы. Дело не в том, что войска не сражались, как утверждал Меншиков, а в неразберихе, причиной которой был главнокомандующий. Великий князь пренебрежительно отзывался о нем, говорил, что беспорядок, в котором находились все дела у Меншикова, поразителен, штаба у него нет, а есть три человека, которые: