«При полном отсутствии заинтересованности и желания провести полноценное расследование трудно себе представить, как можно составить портрет преступника. Мы не заметили, чтобы кто-нибудь стремился найти его и наказать… Но это еще не самое плохое… Этот человек может сделать с другим ребенком что-то еще более ужасное, если его не остановить».

Через полгода из своей кровати была похищена наша любимая Мадлен.

Никто из тех детей не был похищен, и вполне возможно, что это никак не связано с тем, что случилось с Мадлен. Мы не знаем, кто забрал нашу дочь и с какой целью. Однако из вышесказанного следует, что жертвами преступника становились именно британские туристы, жившие в гостиницах.

Трудно сдержать в себе желание бить тревогу, кричать на всех углах о том, что власти сигналы обо всех этих преступлениях просто-напросто положили под сукно и, похоже, не собираются этим заниматься. Полиция давно знает о них, но преступники, их совершившие, насколько известно этим семьям, по-прежнему разгуливают на свободе. Но громко кричать об этом нельзя. Жертвами стали дети, и они должны быть защищены. Мы очень благодарны этим людям за то, что они поделились своим страшным опытом, чтобы помочь найти нашу дочь.

Конечно, такие зверские преступления совершаются во всем мире, не только в Португалии. Но если каждая страна не признается в этом и не отнесется к ним с должным вниманием, их станет больше. До тех пор, пока преступники не будут найдены и наказаны, пока не будут приняты меры, необходимые для того, чтобы остановить их, не только они будут продолжать вершить свои черные дела, но и другие, подобные им, пойдут по той же дорожке, полагаясь на несовершенство законов и пассивность властей.

Изучая документы, я отчаивалась все больше и больше. Только теперь я начала понимать, какой поверхностной была работа полиции. Важнейшие вопросы не были заданы, алиби не были проверены, некоторые направления расследования обрывались или, в лучшем случае, не были должным образом задокументированы. Наверняка полиция попросту растерялась, во-первых, оттого, что ей пришлось расследовать преступление подобного рода, да еще под столь пристальным вниманием общественности, и, во-вторых, от обилия стекавшейся информации. В их распоряжении просто не было необходимых наработанных методик и ресурсов. Мне даже стало их немного жаль из-за того, что им пришлось столкнуться с такими трудностями. Паулу Ребелу, сменивший Гонсалу Амарала на посту координатора расследования, несомненно, попытался исправить допущенные ошибки, проверяя все, что не попало в поле зрения следователей. Каждая упущенная возможность, о которой я узнавала, была мне как нож в сердце.

Именно тогда я обнаружила запись администратора в журнале о том, что мы хотим зарезервировать столик в ресторане «Тапас» до конца недели, потому что наши дети оставались в номере одни без присмотра и мы хотели быть к ним поближе. Это повергло меня в ужас. Как же так, ведь такая запись — прямая наводка для похитителя детей, а в деле об этом не было ни слова до декабря 2007-го. До декабря 2007-го! Спустя семь месяцев после похищения Мадлен! Напрашивается лишь один вывод: полиции это не показалось существенным.

Обход окрестных районов для выявления потенциальных свидетелей был сделан не сразу и проводился бессистемно. Насколько я могу судить, если кого-то не оказывалось дома, второй раз по этому адресу никто не ходил. Многие свидетельские показания были весьма туманными и чрезвычайно краткими. Бросалось в глаза то, что свидетелям как будто специально не задавали самых важных и очевидных вопросов. В частности, показания персонала «Оушен клаб» были обрывочными и поверхностными, хотя за несколько дней было опрошено почти 130 работников. Правда, позже мы узнали, что кое-кого из сотрудников гостиницы вовсе не допрашивали.

Ночь за ночью я читала об извращенцах — о британских педофилах, о португальских педофилах, об испанских, датских и немецких педофилах — и о совершенных ними ужасающих преступлениях. Полицейские наведывались к некоторым из этих преступников. Обыскав их жилище, они просто фиксировали в протоколах: «Следов присутствия несовершеннолетних не обнаружено», и этим ограничивались. Неужели этого достаточно для того, чтобы не проверять таких людей более тщательно? Если делалось что-то большее, об этом в доступных мне документах не было ни слова. Ни описаний, ни фотографий, ни алиби, ни ДНК. Лишь «Следов присутствия несовершеннолетних не обнаружено».

«27 августа. Поздний вечер. Угнетающее чтение. Как же много детей становится жертвами этих чудовищ! Боже, прошу, пусть ничего такого не случится с Мадлен! Умоляю, Боже!»

Трудно оставаться спокойной. Я привыкла относиться к людям терпимо, но, поверьте, когда твой ребенок похищен, ты ожидаешь большего. Гораздо большего.

Читая некоторые показания, я с ужасом осознавала, насколько люди могут ошибаться в воспоминаниях, взглядах и ощущениях, при этом оставаясь уверенными в своей правоте настолько, что их разум начинает воспринимать это как истину. Например, одна работница ресторана «Миллениум» утверждала, что видела нас в ресторане каждое утро завтракающими в компании с детьми. Она рассказала, какая мы хорошая семья и какие замечательные отношения у нас были с Мадлен, при этом вспомнив массу подробностей. Это очень мило с ее стороны, но нас там не было. Мы завтракали в «Миллениуме» лишь однажды, на следующий день после приезда в Прайя-да-Луш, вместе со всеми нашими друзьями. Когда я прочитала все это, мне стало немного понятнее, почему и Роберт Мюрат, и свидетели, которые утверждали, что видели его у нашего номера в тот вечер, когда исчезла Мадлен, были так уверены в своей правоте, хотя эти показания были взаимоисключающими.

Одна из главных причин, почему меня так потрясло то, что нас сделали arguidos, — я была уверена, что никаких оснований нас в чем-то подозревать нет. Однако теперь передо мной были показания свидетелей, которые утверждали, что видели нас там, где мы быть не могли, или что мы делали то, чего не стали бы делать никогда. Некоторые из этих сведений вполне безобидные, но были и такие, которые могли принести немалый вред. Помимо этих «фактов», также записаны были самые разные подозрения и предположения. То, что все эти показания были даны после того, как нас объявили arguidos, меня не удивило. Как только нас заподозрили в причастности к исчезновению Мадлен, люди тут же начали вспоминать события или наши действия, подтверждающие эту версию. Один свидетель вспомнил, что 7 мая в Лагуше видел Джерри, который говорил кому-то по телефону: «Только ничего не делайте Мадлен». В действительности мы в это время находились в Прайя-да-Луш в окружении журналистов, полицейских и людей из посольства, что, естественно, подтверждает и запись звонков Джерри.

Работая над каждым томом, над каждым приложением, я делала заметки и кратко конспектировала каждый раздел, выделяя места, требующие дальнейшего изучения, и записывая свои мысли о том, достижимо ли это при ограничениях, в рамках которых приходилось действовать группе наших независимых следователей. Мы с Джерри регулярно встречались с Брайном Кеннеди, чтобы обсудить развитие нашего дела и наметить план дальнейших действий. Несмотря на мое первоначальное скептическое отношение к материалам дела и на те боль и отчаяние, которые я пережила, изучая их, вся эта информация все же оказалась полезной для наших поисков. Самым существенным я считала то, что мы хотя бы узнали имена и адреса важных свидетелей, о существовании которых даже не подозревали. У нас появилась отправная точка.