— Ну, тогда ты должна здесь чувствовать себя совсем как дома.

— Барри там, с ними.

— Ну да, болтается среди солдат и палящих пушек. По-моему, здесь настоящий рай для детей. Эта книга… просто потрясающая.

— Ты что, еще одну таблетку принял? Они же вроде кончились.

— Нет, — ответил Жук. — Я не чувствую боли. Наоборот, мне очень хорошо.

— Я совсем не так представляла себе тихие выходные за городом.

— Ты же сама хотела приехать. И вот ты здесь. Так что проникайся настоящим моментом.

Жук глаз не мог отвести от фотографий в книге. Дворец Потала, величаво венчающий собой утес, пики Гималаев… это походило на огромные каменные ступени, ведущие на небеса. Лестница на небо. Что-то в этом есть знакомое… ах да, «Лед Зеппелин». Какие необычные чувства, наверное, должны посещать человека, который оказывается там, в разреженном воздухе, и проходит путем монахов и лам. Жук мысленно рассмеялся. Ну, нет, друг мой, Жуку Макинтайру не выдадут туристическую визу для посещения Тибета. И вдруг при мысли об этом он испытал безмерную грусть.

Он вздохнул и перевернул страницу. Да, именно это он искал: ступы, куполообразные гробницы лам. Ого, вот это да!

— Энджел.

— Что? — обиженным тоном отозвалась Энджел, не поднимая глаз от своей книги — биографии генерала Кертиса Лемея[72].

— Ты только погляди. — Он показал пальцем. — Это — ступа тринадцатого Далай-ламы. На нее ушло больше тонны чистого золота!

— Ну надо же! Не думала, что ламы так падки на цацки! — фыркнула Энджел.

— Гм! Мне кажется, самим ламам роскошь безразлична. Скорее, это обычай тибетцев — они хотят таким образом почитать своих святых. Погляди. Еще они выстроили посвященную ему пагоду. Она сложена из двухсот тысяч с лишним жемчужин.

— Да уж — наверное, он был жуть каким святым.

Окна спальни сотряс новый взрыв.

Энджел отложила книгу.

— Это невыносимо. Сделай же что-нибудь.

— Я уверен: если ты попросишь их прекратить — они послушаются.

— Я не собираюсь туда идти. Они меня ненавидят. Было очень мило со стороны твоего братца рассказать им, что я обозвала их идиотами. Теперь они смотрят на меня так, как будто я…

— Дьявол? Нет, — улыбнулся Жук. — Разве ты можешь быть дьяволом? Тебя же зовут Ангелом.

— Жук, ты разговариваешь как настоящий зомби. Ты точно не принимал те таблетки?

— Я их не принимаю уже два дня. Но, знаешь, это очень странно. Я и правда чувствую себя будто под таблетками. Я ощущаю такое… трудно описать. Удовлетворение.

— Очень рада за тебя.

— Погляди вот на эту. — Он снова ткнул в страницу. — Она сделана целиком из сандалового дерева и покрыта восемью тысячами двумястами фунтами золота. Ого! Это сколько же… четыре тонны золота? Но в ней всего-то восемнадцать тысяч шестьсот восемьдесят жемчужин. Маловато даже для приличного ожерелья. — Жук хихикнул.

— По сравнению с этими ламами, — сказала Энджел, — Папы Римские эпохи Возрождения — просто беженцы-«оуки» времен Великой депрессии. Те еще мошенники!

— Не надо так говорить. Тебя же зовут Ангелом. Вот и веди себя по-ангельски.

— Золото, жемчуг! Разве Будда пил не из деревянной чашки? Что за путь они проделали от той деревянной чашки до этих гробниц, которые выглядят так, будто их Тиффани украшал?

— Кое-кто сегодня утром в чудесном настроении.

— Извини, но у меня очень низкий порог терпимости, когда речь идет о лицемерии. Все они одинаковы, эти религии! Все начинается с какого-нибудь помешанного, который бродит себе по пустыне и бредит, — но те помешанные хоть нищими были. Кому-то из них даже приходили в голову неплохие идеи — вроде «Око за око».

— «Око за око»? — рассмеялся Жук. — И это ты называешь «неплохой идеей»? А как насчет «Блаженны нищие» или «Возлюби ближнего своего»?

— Все это — оксиконтин для народа. Все они одинаковы. Помешанный делает почин — а лет через сто появляются священники, муллы, раввины и так далее, и они изобретают всякие правила: кого пускать в рай, а кому — отрубать руки. Ну, а сами тем временем возводят себе золотые гробницы. Да еще с инкрустациями жемчугом. А ты сейчас поднимаешь все это на новый уровень — пытаешься создать для него ступу-спутник стоимостью в двести миллионов долларов. Его нужно назвать Далай-ламой-Четырнадцатым-Солнечным. А тебя должны сделать почтенным ламой.

Жук задумался, Спутник… ступа… ступа-спутник… спута-ступник…

— А запуск, — добавил он, — обойдется еще в сорок пять миллионов.

— Не могу поверить, что Чика Девлина жаба не душит.

— О нет, — сказал Жук, — Чик сейчас — очень счастливый человек. Ты посмотри, как разрекламировали «Гроуппинг»! Ведь не каждый день о нас — об исполнителях заказов оборонного ведомства, о разжигателях войны — столько пишут в прессе! Нет, Чик на седьмом небе от радости. Он попросил меня придумать какое-то подходящее название. Вот я и читаю эту книгу. Для вдохновения. И она действительно меня вдохновляет. — Голос Жука мечтательно умолк. — Мне так жаль, что я не был с ним знаком. Он был таким поразительным человеком. Таким кротким. А сколько несчастий ему выпало!

— Ну, может, ты с ним еще в следующей жизни пересечешься. Вы оба перевоплотитесь в панд. Он будет Пандой Звяк-Звяк, а ты — Пандой Бум-Бум.

— Откуда в тебе столько цинизма? Разве ты несчастна?

— Ну, что тебе сказать? Если ты начал западать на эту дрянь, значит, тебе недостает цинизма.

— Да, пожалуй, тебе может показаться, что это так. А вот я после того, как попал в катастрофу, ощутил это странное желание: не вмешиваться ни во что. Жить самому и не мешать жить другим. Прощать. Например, — улыбнулся Жук, — я знаю, что это ты рассказала репортеру из «Вашингтон пост» о том, что провела ночь со мной в «военно-промышленном дуплексе». Но, как видишь, я из-за этого не взбесился. И даже не упоминал об этом до сих пор. И даже сейчас не злюсь на тебя.

Энджел как-то неловко взглянула на Жука.

— О чем это ты говоришь? Зачем мне было стучать на тебя какому-то журналисту?

Жук улыбнулся.

— Затем, чтобы Минди от меня ушла и освободила для тебя место. Но, знаешь, она бы все равно меня бросила — почти наверняка, если узнала бы, что я сутками напролет трудился с тобой ради отмены международных конноспортивных состязаний. Сколько в этом иронии, правда? Я тебя не критикую, но все-таки с твоей стороны было не очень-то хорошо разрушать мой брак. — Жук рассмеялся. — Что я говорю! «Я тебя не критикую». Конечно же критикую. Ну, я ведь сам с тобой переспал — так что вряд ли я имею право тыкать в тебя пальцем. Карма! Ее просто так не перехитришь, верно? Я одного не могу понять: отчего я чувствую себя таким… счастливым? Ну, ладно. К чему все эти вопросы?