Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сегодня утром. Выглядит скверно, еще не в форме, но с тех пор, как он узнал про подругу Белланже, рвется в бой. При том, как поредели наши ряды, не гнать же его.
– А список рабочих канализации что-нибудь дал?
– Работаем, делаем все, что можем. Возвращайтесь скорее, вылетайте первым же рейсом. У меня тут запросы из Министерства внутренних дел и Управления по сотрудничеству и международным связям: сегодня вечером я должен располагать как можно более точным профилем этого Человека в черном, а также убийцы, переодетого птицей. Я подключу Леваллуа к профилю второго, а вы займитесь Человеком в черном. Введем в курс всех действующих лиц расследования, от военных до ученых. Сможете сделать до вечера?
– Начну писать в аэропорту, закончу в конторе.
– Отлично, Шарко. Будьте точны и внятны, ваш документ чрезвычайно важен.
Он повесил трубку. Шарко вздохнул и поднял глаза. Врач уже сидел на заднем сиденье машины Крущека, между детскими креслами. Он посмотрел на часы: скоро десять. Польский сыщик подошел к нему с сигаретой во рту. Впервые Шарко видел его курящим. Он затянулся и выдохнул дым.
– Если я правильно понял, Человек в черном просил врача посылать во Францию мазки, взятые наугад у жителей деревни с подозрениями на грипп?
– Точно.
– Эти мазки потом анализировал в лаборатории некий «сообщник» до тех пор, пока не открыл неизвестный грипп, которым в дальнейшем заразили птиц, а потом и людей. Так?
Шарко кивнул и принялся объяснять, уже обдумывая документ, который ему предстояло составить:
– Человек в черном знал о болезнях верхних дыхательных путей в этих деревнях, о микробах, которые циркулируют там, постоянно мутируя. Возможно, он мобильный врач, специалист по микробам, во всяком случае практик. Анализируя вирусы, в которых смешались свиньи, птицы и люди, он, наверно, надеялся найти мутанта, которому будут нипочем все иммунные барьеры.
– Он ведь мог ждать годы, да? Природу под контроль не возьмешь.
– Действительно, но, наверно, он-то как раз и был готов ждать. Ждал же он десять месяцев, проанализировал сотни проб, прежде чем открыл этот грипп. Он не спешит, в этом его сила. Ошибки часто совершаются в спешке.
Поляк улыбнулся ему:
– Вы очень хороший полицейский.
– Вы тоже неплохой.
Шарко протянул ему визитную карточку:
– Кстати… Я, разумеется, рассчитываю, что вы передадите мне напрямую все, что вам удастся вытрясти из врача, из его компьютера, из свидетелей, которые могли встречать Человека в черном. Хорошо, если бы вы составили фоторобот. Любая улика, даже самая мелкая, очень важна.
– Хорошо, но и я жду от вас того же.
– Мы должны обобщить информацию очень быстро, я вам ее передам.
Шарко посмотрел на деревья, дрожащие под ветром. Уже падали первые капли дождя.
Его поездка в Польшу оказалась плодотворной. Теперь он держал в руках начало цепочки.
Оставалось добраться до ее конца.
Смерть всегда сближает.
Николя не помнил, чтобы столько говорил с отцом в последние годы. Конечно, они продолжали видеться три-четыре раза в год, и, когда Николя приезжал в Бретань, Арман Белланже всегда водил его в дорогие рестораны, но говорили они в основном о погоде и тому подобных вещах, возможно, потому, что в конечном счете, живя так далеко друг от друга, стали чужими и общение их свелось к банальностям.
У Армана уже был опыт утрат, он похоронил жену, умершую от рака. Он не церемонился, рассуждая о трудности преодоления испытания, каждое его слово било Николя наотмашь, как удар хлыста, ранило его, терзало плоть. А ведь во все времена хлыст преображал людей. Раня, он делал их сильнее, злее, боевитее.
Николя уже несколько часов сидел на краю дивана с чашкой остывшего кофе в руках, не сводя глаз с Былинки, свернувшейся в кресле. Он пил кофе с отвращением. Все теперь казалось ему безвкусным, неинтересным. Даже краски вокруг были другими. Печальными, лишенными блеска. Ему казалось, что картина окружающего мира меняется с каждой минутой, омрачаясь, как в калейдоскопе, если смотреть в него на дне глубокой ямы.
Его отец вышел из спальни, таща за собой большой чемодан. В другой руке он нес переноску для кошки.
– Я сложил туда всю твою спортивную одежду, и кроссовки тоже.
Он поставил чемодан и клетку у дивана и прижал ладони к животу.
– Если ты приедешь, для меня это будет повод немного заняться спортом, мне не повредит. Будем бегать по берегу моря. Вот увидишь, нет ничего лучше, чем…
– Камиль очень любила спорт. Рассказывала, что в коллеже, в лицее часто приходила первой в забегах, с ее-то длинными ногами и… – он постучал по груди на уровне сердца, – несмотря на дизельный мотор, который был у нее в груди. Она сама так его называла, «дизельный мотор». Она всегда сражалась.
– Все мы сражаемся, Николя. Всегда.
– Только мы еще живы.
Николя поставил чашку и уткнулся лицом в ладони. Ему снова хотелось открыть шлюзы, но слезы не шли. Он был полон всеми этими воспоминаниями, образ Камиль стоял перед ним неотступно. Он видел ее улыбающейся, а в следующую минуту ему являлся ее труп с разверстой пустой грудью. Это вечный ожог, смягчить который может лишь время.
– Папа, я не знаю, как смогу это пережить.
Николя поднялся и пошел поставить чашку в раковину. Дух Камиль еще жил в каждом шкафчике, в каждом звяканье фарфора. Она была еще здесь, молодой человек оборачивался, ожидая ее увидеть, – и ничего. Только неподвижность неодушевленных предметов, хранивших отпечаток того, чем она была.
Отец подошел и закрыл кран: слишком долго Николя мыл уже чистую чашку, устремив взгляд в пустоту.
– Пора в дорогу. Посади кошку в переноску, и поехали.
Николя вздохнул и, держась за край раковины, еще несколько секунд постоял неподвижно. Он знал, что если сегодня покинет Париж, то вряд ли еще когда-нибудь вернется в полицию. Уехать значило перечеркнуть свою жизнь, свое прошлое. Приготовиться к забвению.
Но вправду ли он хотел забыть? Бросить все окончательно и бесповоротно? Он снова задумался, а отец между тем подкатил чемодан к входной двери, словно чувствовал, что Николя может в любой момент передумать.
– Хорошо. Поехали.
И тут завибрировал его телефон, лежавший на столе в гостиной. Николя взглянул на номер – незнакомый. Он посмотрел на отца, который покачал головой, поколебался и все же ответил.
Дыхание, перепуганный голос в трубке:
– Капитан Белланже? Это… Амандина Герен, из Института Пастера. Приезжайте скорее. Я знаю, кто такой Патрик Ламбар, знаю, где он живет. Его машина здесь, я… я прошу вас. Приезжайте!
Николя попытался ее успокоить, но это было невозможно. Молодая женщина, казалось, увидела дьявола во плоти, и она позвонила ему первому. Он кое-как вытянул из нее адрес, велел пока укрыться в кафе и повесил трубку, не уверенный, что все понял. Вправду ли она обнаружила того, кто распространил вирус, как утверждала? Знала ли имя одного из тех, кто приложил руку к гибели женщины, которую он любил?