— Ну как дела, Михалыч? — спросил прораб, пожимая руку Силину и с надеждой заглядывая в его глаза.

— Нормально. Только Сергунчик все-таки свой лак откопал и всю ночь шарашился по дому. Блеванул даже в «голубой спальне». Сейчас, правда, убрал.

Паршину стало дурно, он даже схватился рукой за сердце.

— Нет, Сергунчик, ты своей смертью не умрёшь! — чуть отдышавшись, сказал он. — Бригада тебя пожалела, так я точно убью!

Втроём они поднялись на второй этаж, осмотрели пол в злосчастной комнате. Паршин остался доволен проделанной работой и, отсчитывая обещанные Силину деньги, сказал:

— Молодец. Подожди, скоро приедут эти хитроумные дизайнеры, я спрошу, может, ты им и понадобишься.

В девять утра на попутном грузовике, буксирующем вагончик строителей, отбыл из балашовской резиденции безмерно счастливый Сергунчик. На прощанье он долго махал стоящему на крыльце Силину рукой, даже высунулся при этом чуть не по пояс из кабины. Почему-то Нумизмат потом не раз вспоминал глупенькое, потасканное, разбитое и все-таки безмерно счастливое лицо низкорослого алкоголика.

«Господи, как мало ему надо! — думал Нумизмат. — Остался жив, хотя и слегка побит. Сейчас напьётся на вокзале. И все, предел мечтаний! Трава, а не человек. Но как легко жить такой траве! А мне так много надо: вернуть коллекцию и наказать этих тварей…»

Высокая приёмная комиссия прибыла, по московским меркам, сравнительно рано, в десять утра. Состояла она всего из двух человек: плотного мужчины в строгом чёрном костюме, с белоснежной шевелюрой, и высокого худощавого дизайнера, уже знакомого Силину. Тот как-то приезжал на стройку. Лицо «профессора» — так Паршин почтительно обращался к дизайнеру — украшала окладистая рыжеватая борода, а из одежды мэтр предпочитал свободные свитера с растянутым воротом. Эту застоявшуюся моду шестидесятых годов «а-ля Хемингуэй» ещё больше подчёркивала изогнутая трубка в шкиперском стиле. Насколько понял Нумизмат, спутник дизайнера был архитектором дома, по словам того же прораба, академиком и лауреатом массы премий. В сопровождении Паршина эта маститая пара проследовала в семейное гнёздышко Балашовых и вышла оттуда примерно через час.

Изрезанное морщинами лицо дизайнера оставалось невозмутимым, зато архитектор явно выглядел подавленным.

— Ну, Сергей Владимирович, не надо так сильно переживать. Пора привыкнуть, что проектируешь одно, строишь другое, а получаешь третье.

Хозяевам этот чудный особняк, — профессор явно иронизировал, — нравится, так что все нормально.

— Не дом, а огромный пеньюар, — вздохнул академик. — Все в розовом, словно пирожное, огромный такой марципан.

Профессор взглянул на нетерпеливо топтавшегося рядом с мэтрами Паршина и спросил:

— К строителям претензии будут?

— Да нет, все нормально. Если бы у нас тридцать лет назад были такие отделочные материалы, то государственную премию получил бы не Юдин со своим бездарным кинотеатром, а мы с тобой…

Неторопливые рассуждения зубров соцстроительства прервало появление небольшого каравана, состоящего из микроавтобуса и большегрузного «КамАЗа», крытого брезентом.

— А, вот и моя банда пожаловала, — с отеческой улыбкой заметил профессор, пряча в карман неразлучную трубку. — Сейчас я введу своих орлов-студентов в курс дела, и мы подпишем акт о приёмке.

Тут на глаза Паршину попалась долговязая фигура Силина, и он, вспомнив о своём обещании, тронул дизайнера за руку:

— Эдуард Михайлович, вам рабочий на эти три дня не нужен? Могу порекомендовать хорошего строителя, мастер на все руки.

Профессор мельком глянул на Силина, тот сразу ему чем-то не понравился, и дизайнер отрицательно мотнул головой.

— Нет, управимся своими силами.

Тем временем из микроавтобуса с хохотом и шутками выбирались его «бандиты». Нумизмат удивился, как много народу поместилось в небольшом автомобиле, человек пятнадцать, не меньше. Среди них были даже две девушки, и вели они себя, по мнению Силина, чрезвычайно развязно — курили наравне с парнями, а хохотали чересчур звонко и беспрерывно. Именно к девушкам и обратился профессор.

— Что привезли?

— Оранжерею, — хором ответили феи от дизайна.

— Прекрасно. Маргарет, это все на тебе, остальные таскают силос.

— Да, все-таки главное в мужчине не ум, а грузоподъёмность, — приняв на руки первую кадку с пальмой и крякнув от тяжести, пошутил один из студентов.

Пока с шутками и прибаутками студентура носила кадки и горшки с диковинными растениями и цветами, Паршин разговаривал с Нумизматом.

— Извини, Михалыч, видишь, ничего не получилось.

— Ладно, бывает, — успокоил его Михаил. Но прораб при своей кипучей энергии не мог так сразу остановиться.

— Ты сейчас в город? — крикнул он шофёру «КамАЗа». Здоровущий, под стать своей машине, водитель флегматично кивнул головой.

— Тогда подбросишь его по пути! — Паршин показал рукой на Силина. Шофёр, не выказывая особых эмоций, снова кивнул и продолжил обход грузовика, попинывая все попадающиеся на его пути колёса.

— Уедешь с ним. — Пожав Михаилу руку на прощанье, прораб поспешил к своим высокоученым коллегам, мирно вспоминающим дела давно минувших дней на ступеньках дома. Пока он обрабатывал комиссию, Нумизмат обошёл машину и заглянул в кузов «КамАЗа». По его прикидкам, работы студентам оставалось ещё на полчаса. Тут его окликнул высокий светловолосый парень с длинными волосами, перехваченными на лбу витым кожаным ремнём.

— Эй, дядя, помог бы рабам и изгоям капитализма! Отнеси этот фикус в оранжерею.

Силин машинально подставил руки под горшок с какими-то висячими зелёными космами.

— Это не фикус, а традесканция, — поправила длинноволосого Маргарет, полноватая дама в очках и джинсах, сосредоточенно отмечая что-то в толстой тетради. — И её нужно поместить не в оранжерею, а в зимний сад на третьем этаже.

Нумизмат безропотно поплёлся на третий этаж. Там во всю колдовала вторая из девиц, более высокая, стройная, но одетая в ту же самую униформу: джинсы, плотно обтягивающие аппетитные бедра, и мужские шнурованные ботинки с мощным протектором. В доме было тепло, мадам флористка сбросила свою вызывающе пёструю куртку и осталась в обтягивающей кофточке с глубоким декольте. Она пыталась соорудить что-то из обширнейшего набора разного рода пальм и цветов, при этом нагнулась так, что Силин поневоле видел в разрезе кофточки тугую, чуть тяжеловатую для её фигуры грудь. Это зрелище несколько сбило Нумизмата с толку, и он застыл в дверях с дурацкой традесканцией в руках.

Пауза затянулась, и девушка, почувствовав чужое присутствие, сама подняла на Михаила красивые, бесовские глаза. Она сразу поняла причину замешательства высокого, несуразного человека.