«Прямо как человек, — думал Силин, наблюдая, как крыса торопливо поедает кусочек колбасы, — ко всему привыкает. Революция, коллективизация, лагеря, субботники. Семьдесят лет прошло, хряп, все по новой: господа, холопы, нищета и безработица. А им все равно, лишь бы было выпить и закусить».

После приёма пищи Нумизмат прилёг на мягком диване и проспал до пяти часов утра. Теперь он уже выспался окончательно, снова слегка перекусил, поговорил на философские темы с Фроськой и лишь в половине восьмого не спеша отправился в свою нишу.

Из первой ночёвки Силин вынес кое-какие впечатления о комфортабельности своего нового жилья. Первым делом он разулся и засунул сапоги подальше в трубу. Кожаную куртку постелил вместо матраса, а снятые джинсы использовал как подушку. В трико и свитере ему было гораздо легче исполнять вынужденные акробатические этюды.

Первые полчаса Силин, ещё по инерции, подремал, но шум голосов, оповестивших о начале нового трудового дня, согнал хрупкую пелену забытья. Михаил долго лежал, прислушиваясь к доносящимся со всех сторон звукам. Противный рёв работающей дрели или стук молотка говорили ему о том, что творится по другую сторону тонкой жестяной стенки. Иногда он довольно ясно различал голоса, особенно если разговор шёл на повышенных тонах. Это забавляло Силина, но недолго. Свет немного проникал сквозь решётки вывода вентиляции в комнатах, кроме того, глаза Михаила адаптировались к сумраку, и он уже не воспринимал полутьму как неудобство. Гораздо быстрее уставало от статичной позы тело. Через каждые пятнадцать минут Нумизмат ворочался с боку на бок, машинально поглядывая на часы. Вскоре он понял, что именно светящийся циферблат и есть его основной враг. Время шло беспредельно медленно, и это до невозможности раздражало Силина. В конце концов он снял свои верные «Командирские» и сунул их в боковой карман сумки.

После этого Нумизмат попробовал уснуть, но вскоре понял, что так легко убить время ему уже не дано. Чтобы как-то занять тоскующий мозг, Силин начал вспоминать свою коллекцию, планшет за планшетом, монету за монетой. Поначалу увлёкся, но потом вспомнил, что коллекция принадлежит не ему, и приступ удушающей тоски перерос в слепящую вспышку ярости.

С трудом справившись со взрывом гнева, Силин попробовал думать о чем-то другом, но опять невольно начал вспоминать о своих монетах, самых любимых, не купленных, а попавших к нему случайно, чудом. Так, один сердобольный старичок подарил ему ведёрный самовар в довольно приличном состоянии. Единственным недостатком медного чудовища оказался подтекающий краник. Разобрав его, Силин с удивлением обнаружил вместо шайбы китайскую монету с квадратной дырой в центре, идеально подходившую под поворотный сердечник краника. Как монета попала из Китая в Свечин, ему не смог объяснить никто.

А одна монета досталась ему буквально по лбу. В тот летний день Силин мирно шёл по окраинной улице города, не обращая внимания на играющих рядом в «войнушку» пацанов. Ну, кидаются щебёнкой, в чем дело? Из обычной для него задумчивости Михаила вывел тяжёлый и болезненный удар в лоб. Вскрикнув, Силин схватился за него рукой, потом машинально опустил глаза и в серой пыли сразу увидел знакомую потемневшую медь. Пацанов как ветром сдуло, Михаил так и не узнал, где они взяли трехкопеечную монету тысяча девятьсот двадцать седьмого года выпуска. Ну а синяк у него прошёл через пару недель.

Под эти приятные мысли Силин немного задремал и проснулся от тяжёлого грохота, донёсшегося со стороны лестничной площадки. Дружный, многоголосый мат не мог заглушить многострунный стон упавшего рояля. Как ни странно, но конструкция жестяного воздуховода чутко отреагировала на столь необычную «музыку» и завибрировала наподобие камертона, избрав низкий, давящий на уши гул. Силин обхватил руками голову, но всем телом продолжал чувствовать мелко пульсирующую дрожь жести. Лишь когда снаружи отпели свою басовитую песню самые толстые струны австрийского инструмента, нехотя замолк и воздуховод.

За эти короткие секунды Нумизмат мгновенно вспотел.

«Вот чертовщина-то! — думал он, вытирая пот со лба. — Кто бы мог предположить, что эта штука войдёт в резонанс от подобной ерунды. Ещё немного, и все развалилось бы к чертям! Хана пришла бы моему убежищу. Как там этот горластый главарь писал… в школе ещё заставляли учить: „А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейтах водосточных труб?“ Так, кажется? Смотри-ка, помню!»

Шум в доме замолк лишь поздно вечером. Выждав до десяти часов, Силин спустился вниз, снова первым делом метнулся в туалет, а потом долго делал зарядку, разминая затёкшие мышцы тела. Постельный режим его «курорта» начал Нумизмату надоедать.

«Ничего, ещё парочка таких ночёвок, и все кончится», — подбадривал себя Силин, пускаясь в ночной обход своих владений.

Если бы все было так просто…

Неприятности начались на третьи сутки его добровольного затворничества.

К этому времени Силин освоил новый вид передвижения — ползком на животе по вентиляционной трубе. Для него это было и спортом — хоть немного работало затекающее тело, — и развлечением. Переползая от одного ответвления вентиляции к другому, Нумизмат слушал, что происходит внутри комнат второго этажа, жаль, видеть он ничего не мог. Сначала приходилось ползти ногами вперёд, зато возвращался он уже в более комфортных условиях.

«Я сейчас похож на дождевого червяка, — с улыбкой думал он, переползая от голубой спальни к розовой. — Странно только ловить карася на собственное тело. Зато карась хорош — крупный, в очках, с лысинкой…»

Его размышления прервал донёсшийся звук нескольких хлопков, а затем знакомый голос Паршина заявил:

— Господа, можете не торопиться! Новоселье пятнадцатого ноября отменяется!

Сразу же посыпались удивлённые вопросы:

— Почему?

— Что случилось?

— Хозяин едет в Швейцарию, в Давос. — Тут прораб утробно хрюкнул и позволил себе пошутить: — На съезд передовиков капиталистического труда, обещали вручить грамоту и переходящее знамя. С собой он берет мадам и пацана. Те желают освоить горные лыжи.

— И надолго они отбыли?

— Как минимум, на неделю.

— Ну вот, а мы тут гнали, шея в мыле, шлея набок! — возмутился кто-то из дизайнеров.

Но его праведный гнев был смешон по сравнению с яростью Силина. Он здесь уже трое суток, а впереди ещё целая неделя! Нумизмату показалось, что все его измочаленное тело отозвалось на это известие мучительной болью. Кроме того, в сумке у него остался лишь небольшой кусок колбасы, грамм триста, не больше, и четвертушка батона. Попробуй протяни с такой хавкой ещё неделю! Черт бы побрал всех этих богатых придурков, что хотят, то и воротят!

Кое-как справившись с эмоциями, Михаил пополз обратно к месту основной лежанки. Студенты задержались, и на пятые сутки своего затворничества Нумизмат услышал ещё один интересный разговор. В тот день в хоромах Балашовых было непривычно тихо, и Силин решил, что основная работа дизайнерской компании закончена. Но ближе к обеду он услышал отдалённые голоса и пополз на них. Оказалось, что в розовой спальне беседуют двое, профессор и Паршин.