– Ты губишь все дело! – с ужасом шепнул ему Биндер. – Ты окончательно вышел из роли!

– Ну вот еще! – шепотом ответил ему Вестмайер. – У мерзавца, наверное, так звенит в ушах, что он ничего не слышит!

Пара оплеух оказала прямо магическое воздействие на память Тома: он сразу все вспомнил и рассказал, как графиня приказала ему отобрать у спящего часы и подарила их ему, Тому, как по ее приказанию во всем доме были остановлены часы.

В этот момент в комнату быстро вошел Ниммерфоль и испуганно шепнул Биндеру:

– Сюда идет целая толпа офицеров! Мы пропали!

– Господин адъюнкт, – спокойно сказал Биндер, – показания этого мальчика несущественны, так как ничего не прибавляют к обстоятельствам дела. Возьмите протокол и вещественные доказательства и пойдем.

Они торопливо вышли из комнаты. Выходя в коридор, они услыхали звон шпор и бряцание сабель на каменных ступеньках наружной лестницы.

Встреча произошла как раз посредине коридора. Но лица пятерых гусарских офицеров, так напугавших Ниммерфоля, не выдавали никаких злых умыслов против членов нашей комиссии. Наоборот, они, видимо, даже не знали, что в доме были посетители, так как шли, весело болтая, и с удивлением взглянули на повстречавшихся им.

– Ба! – сказал старый седой ротмистр. – Мы встречаем у прелестной графини человека, которого почтительно можем приветствовать в качестве товарища!

Биндер настолько овладел собой, что спокойно протянул ротмистру руку и сказал:

– Доброго вечера, господа! Уступаем вам дорогу: мы уходим, а вы приходите. Искренне сожалею, что не пришлось провести сегодняшний вечер в вашем обществе у прелестной графини.

– Вы изволили, вероятно, прибыть из Вены? – спросил старый ротмистр.

– Да, по делам и должен сейчас же возвратиться.

– Ах, как я завидую вам! – воскликнул ротмистр. – Здесь, в этом паршивом провинциальном гарнизоне, такая тоска, что хоть стреляйся! Ну что поделаешь – служба. Хорошо еще, что хоть графиня Пигницер здесь поселилась!

– А что слышно в Вене? – спросил молоденький корнет.

– Только и слышно, что жалобы молодых офицеров, которые никак не могут обойтись своим жалованьем! – со снисходительной улыбкой ответил Биндер.

Офицеры рассмеялись и заявили, что эти жалобы слышны повсюду.

– Ну, скоро оно будет увеличено! – сказал ротмистр. – Ведь на войне платят больше, а я слышал, что война неминуема.

– Да, да! – подтвердил лжепрокурор. – Она почти объявлена. Доброго вечера, господа!

Они простились и разошлись каждый в свою сторону.

Через минуту Биндер и его товарищи были уже на улице и неслись во весь дух к постоялому двору, где оставили карету, в которой приехали в Баден и собирались вернуться обратно.

Взошла луна, и ночь стала светлее. Ветер становился все ласковее, все теплее, и таяние снега шло еще энергичнее, в пригороде чувствовалось властное дыхание весны.

Гренадеров просто трясло от радости. Вестмайер даже разразился рядом странных звуков, похожих на щелканье пробки при откупоривании бутылки.

– Что ты делаешь, Вестмайер? – остановил его Ниммерфоль.

– Я произвожу торжественный салют в честь одержанной победы! – весело ответил Тибурций.

– Милый мой, – торжественно возразил Биндер, – сколько раз уже бывало, что преждевременно торжествуемая победа обращалась в поражение. Лахнер еще не спасен. Нам предстоит сделать немало, и – как знать? – вдруг его оправдание последует тогда, когда нельзя будет вернуть ему жизнь! Лучше давай помолимся Богу, чтобы он дал нам возможность довершить начатое!

Бывший кандидат богословия сложил руки и прочел краткую латинскую молитву. Его товарищи стояли около него с обнаженными головами, и их взор с верой и надеждой устремился к сверкающим звездами небесам.

Через десять минут они уже выезжали из Бадена.

XI. Разочарование

Весеннее солнце весело освещало гостиную старого придворного садовника, где опять собрались трое гренадеров, столь дерзко вырвавших необходимые признания у графини Пигницер.

Товарищи Лахнера старательно занимались приведением в порядок своей амуниции. Биндер небрежно бросил на кресло затканный золотом мундир и старательно начищал пуговицы солдатского камзола. Вестмайер отчищал свою амуницию, которой уже давно не надевал. Ниммерфоль чернил кожаные ножны сабли, весело насвистывая популярную солдатскую песенку.

Старый садовник вышел из спальни в халате и был встречен радостным восклицанием гренадеров, а Тибурций повис на его шее и принялся осыпать поцелуями.

– Уйди ты, сумасшедший! – притворяясь рассерженным, заворчал добродушный старик. – Когда ты остепенишься наконец? Ты думаешь, что я все устроил? Как бы не так! К Кауницу меня не допустили, а Ласси, который меня очень любит, прямо сказал, что после приговора военного суда в дело может вмешаться только шеф полка, в котором служил осужденный. Ну а шефом вашего полка является ее величество, но ее явно настроили против Лахнера.

– Ну что же, а все-таки мы надеемся сделать свое дело!

– Это радует меня! Я уже готовился получить от тебя добрую порцию проклятий… Что это? На столе лежат часы, на которых я уже поставил крест? Чудо из чудес!

– Самое большое чудо, дядюшка, у нас еще держится про запас.

– Какое чудо?

– Полное доказательство невиновности Лахнера!

– О! Это расчудесно… Но что это ты чистишь свое солдатское платье? Разве тебе нужно в казармы?

– Нет, дядюшка, мы идем к самой императрице.

– Так! Ну а ты заявил о своем желании получить аудиенцию и взял пропуск из дворцовой канцелярии?

– Нет, но ведь в дни аудиенций всякий может проходить беспрепятственно.

– Так было прежде, но теперь к императрице пускают с большой осторожностью. В прошлом году какой-то безумец покушался на императрицу…

– Когда? Я ничего не слыхал об этом!

– Еще бы тебе услыхать: этой истории не дали огласки. Сын герцога де Монбильяра, шевалье де Бальдэ, проиграл судебный процесс, приговор был явно несправедливый, и шевалье каждый приемный день досаждал императрице просьбой, чтобы его дело было пересмотрено, но она не могла пойти на такой незаконный и несправедливый акт. Потеряв терпение, она приказала больше не пускать шевалье. Тогда в один прекрасный день он с обнаженной шпагой напал на дежурного камергера, ранил его, ворвался в комнаты императрицы и набросился на нее. Только случайно удалось предупредить несчастье: секретарь императрицы схватил шевалье сзади и держал до тех пор, пока не подоспела стража. С тех пор пропуск в аудиенц-зал обставлен большими строгостями.

– Ну так, значит, нам надо в дворцовую канцелярию!

– А что вы там добьетесь? Ведь вы должны будете изложить все дело, и если начальник канцелярии найдет, что оно может быть передано императрице через него, что в личной аудиенции надобности нет, то он вам и не даст пропуска. И тут возникает двойная опасность: из разговора с разными высокими особами я вывел заключение, что смерть Лахнера нужна кому-то из очень важных лиц. Значит, начальник канцелярии задержит ваш доклад до тех пор, пока Лахнера не казнят. Кроме того, вас, как выразивших сомнение в правильности решения военного суда, отправят прямо под арест, и вы будете лишены возможности сделать что-либо для товарища!