Восьмого января 1917 года верховное гражданское и военное руководство Германии съехалось в замок кайзера Вильгельма в Плессе, чтобы рассмотреть этот план, и на следующий вечер Вильгельм как верховный главнокомандующий подписал приказ о приведении плана в действие – решение, которому суждено было стать одним из самых роковых за всю войну. 16 января Министерство иностранных дел Германии послало объявление о начале новой кампании послу Бернсторфу в Вашингтон, обязав доставить его госсекретарю Лансингу 31 января, накануне начала кампании. Сам выбор времени был вызовом Вильсону: объявление поступило, как раз когда Бернсторф пропагандировал идею, будто Германия на самом деле хочет мира, что не давало президенту возможности протестовать или вести переговоры.

Вильсон пришел в ярость, но решил не воспринимать само заявление как достаточное основание для войны. Тогда он еще не знал, что существовало второе, совершенно секретное сообщение – приложение к телеграмме, полученной Бернсторфом, и что обе телеграммы были перехвачены и переданы разведывательному подразделению под командованием Моргуна Холла в лондонском Старом здании Адмиралтейства, откуда теперь осуществлялось руководство второй, крайне засекреченной сферой деятельности Комнаты 40 – перехватом дипломатических сообщений, как германских, так, кстати, и американских.

Первым из людей Холла, кто сообразил, насколько важна вторая телеграмма, был один из его лучших дешифровщиков, капитан-лейтенант Найджел де Грей. Утром в среду 17 января 1917 года Холл с коллегой занимались повседневными делами, как вдруг в кабинет вошел де Грей.

– Начразвед, – обратился он к Холлу, – вы хотите, чтобы Америка вступила в войну?53

– Да, мой мальчик, – ответил Холл. – А что?

Де Грей сказал ему, что поступило одно сообщение, “весьма поразительное”. Перехватили его накануне, и де Грей еще не успел прочесть весь текст, но то, что ему уже удалось расшифровать, казалось слишком уж неправдоподобным.

Холл в тишине прочел эту расшифровку три или четыре раза. “Не припомню, чтобы я когда-либо испытывал большее возбуждение”, – писал он.

Впрочем, он столь же быстро понял, что поразительный характер сообщения таит в себе проблему. Обнародовать текст немедленно означало не только подвергнуть риску секрет Комнаты 40, но и поднять вопрос о том, можно ли сообщению доверять, ведь то, что там предлагалось, не могло не вызвать скептицизма.

Это была телеграмма от министра иностранных дел Германии Артура Циммермана, написанная новым шифром, незнакомым Комнате 40. Перевод текста на связный английский шел медленно и с трудом, но постепенно основные мысли сообщения вырисовались, словно на фотопластинке в темной комнате. Министр поручил послу Германии в Мексике предложить мексиканскому президенту Венустиано Карранце союз, который вступит в силу, если новая подводная кампания втянет в войну Америку. “Вместе вести войну, – предлагал Циммерман. – Вместе строить мир”54. Взамен Германия обещала помочь Мексике вернуть отобранные у нее земли – “потерянные территории” – в Техасе, Нью-Мексико и Аризоне.

Важность телеграммы не вызывала у Холла сомнений. “Не исключено, что это важная штука, – сказал он де Грею, – возможно, самая важная за всю войну. Пока об этом не должна знать ни одна живая душа за порогом этой комнаты”55. Под этим имелось в виду и начальство Холла в Адмиралтействе.

Холл надеялся, что ему удастся вообще не раскрывать текст телеграммы. Была вероятность, что объявление Германией неограниченной подводной войны само по себе убедит президента Вильсона: пришло время воевать. Надежды Холла окрепли 3 февраля 1917 года, когда Вильсон разорвал дипломатические отношения с Германией и приказал послу Бернсторфу покинуть страну. Однако до объявления войны дело не дошло. В произнесенной в тот день речи Вильсон заявил, что, по его мнению, Германия на самом деле не намерена нападать на всякий корабль, входящий в зону военных действий, и добавил: “Даже сейчас лишь неприкрытые действия с их стороны могут заставить меня в это поверить”56.

Холл понял, что пора действовать: ему следует передать телеграмму в руки американцев, но в то же время не выдать секрета Комнаты 4057. С помощью неких махинаций Холлу удалось раздобыть экземпляр телеграммы в том виде, в каком она была получена в Мексике, от сотрудника мексиканской телеграфной конторы, и тем самым Британия смогла заявить, что получила телеграмму, действуя обычными шпионскими методами. 24 февраля 1917 года британский министр иностранных дел официально вручил полностью переведенный экземпляр телеграммы американскому послу Пейджу.

Вильсон хотел немедленно обнародовать текст, но госсекретарь Лансинг отсоветовал ему, настояв на том, чтобы первым делом точно удостовериться в подлинности сообщения. Вильсон согласился подождать.

В тот же день пришла новость о том, что у берегов Ирландии потоплена “Лакония”, пассажирский лайнер “Кунарда”, подбитый двумя торпедами. Среди погибших были мать с дочерью из Чикаго. Эдит Голт Вильсон знала обеих.

Вильсон с Лансингом решились сообщить о телеграмме агентству “Ассошиэйтед пресс”, и утром 1 марта 1917 года американские газеты напечатали эту новость на первой полосе. Скептики тотчас заявили – совсем как опасались Лансинг и капитан Холл, – что телеграмма – фальшивка, состряпанная британцами. Лансинг ожидал, что Циммерман выступит с опровержением и тем самым заставит США либо раскрыть источник, либо, храня молчание, заявить, что народ верит президенту.

Но Циммерман удивил Лансинга. В пятницу 2 марта, во время пресс-конференции, он сам подтвердил, что посылал телеграмму. “Признавшись, он совершил промах, – писал Лансинг, – самый что ни на есть поразительный для человека, вовлеченного в международные интриги. Само сообщение, что и говорить, было глупостью, но куда хуже было признание его подлинности”58.

Новость о том, что Германия надеется привлечь Мексику на свою сторону, пообещав ей в качестве награды территории США, сама по себе наэлектризовала атмосферу, а в воскресенье 18 марта за ней последовала другая, о том, что германские субмарины потопили без предупреждения еще три американских корабля. (Ощущение глобальных катаклизмов усилилось, когда охватившее Россию народное восстание – Февральская революция – заставило царя Николая II отречься от престола; это произошло 15 марта, а на следующий день газеты были заполнены новостями о беспорядках на улицах тогдашней столицы России, Петрограда.) В сознании американского народа произошел кардинальный сдвиг. Теперь пресса призывала к войне. Историк Барбара Тачмэн писала: “Все эти газеты горячо поддерживали нейтралитет, пока Циммерман не выпустил стрелу в воздух и не подстрелил нейтралитет, словно утку”59.

Госсекретарь Лансинг был счастлив. “Американский народ наконец-то готов воевать с Германией, благодарение Господу”, – писал он в частной записке, где проявил определенную кровожадность60. “На это может уйти два или три года, – писал Лансинг. – Может уйти даже пять лет. Может погибнуть миллион американцев; может погибнуть пять миллионов. Сколько бы времени на это ни ушло, сколько бы народу ни погибло, мы должны довести дело до конца. Надеюсь и верю, что президент с этим согласится”.