Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пойми, что нужен мне этот гонорар не для личной славы, а чтобы спасти ее. Сейчас пенициллин сделал свое дело, доктора говорят кризис миновал.
Демин глубоко вздохнул и шепотом самому себе повторил:
«И все же ты – вор! Еще там, у седенькой машинистки Фаины Израилевны, ты был должен поставить на первой странице его фамилию и где-то меленько свою, а ты этого не сделал. Потом в редакции «Восхода» ты бы мог спокойно рассказать обо всем Сергею Кузьмичу Батурину. А ты этого не сделал. Почему? Потому что присвоил себе чужой труд, украл чужую славу, опозорил себя ради денег. Эх, не зря, видно, говорил погибший твой командир полковник Заворыгин: «Кого ты наказываешь, Демин, своим эгоизмом. Себя в первую очередь.
Славу ты слишком любишь, Демин, рвешься к ней через все препоны. Ой, смотри, как бы тебе не заплакать в один прекрасный день красными слезами…» Вот и пришел этот день. Но ведь пока еще не поздно. Можно пойти и во всем признаться. И на переплете книги появятся две фамилии. Или, скорее всего, одна, а внизу сноска, что последние три главы написаны им, Деминым. Никто же с него не потребует назад выплаченного аванса. Тем более, половину его он честно перевел Лениной матери в далекую нижневолжскую Рожновку.
Нет, еще есть возможность сохранить свою честь. Надо немедленно пойти в редакцию и поставить все точки над «и». Он стал не очень поспешно и решительно одеваться. Вялый и разбитый, подошел к зеркалу, увидел синяки под глазами, мрачно расчесал вихры. Он забыл с вечера завести часы. Стрелки застыли на трех, а сейчас, судя по всему, было не меньше восьми утра. Он включил радио, и вдруг последняя фраза диктора ударила наотмашь в лицо.
– …Мы передавали главу из повести молодого писателя военного летчика Николая Демина «Ветер от винта» Читала заслуженная артистка республики Лихачева.
С этой повестью вы можете познакомиться в очередном номере нашего литературно-художественного журнала «Восход». Отрывки из нее с сегодняшнего дня начинают публиковаться в областной газете.
Демин немедленно побежал к газетному киоску и вернулся назад с еще более потускневшим лицом. Текст Лени Пчелинцева был огромным подвалом напечатан на третьей странице свежего номера. Все пути к отступлению были отрезаны. Как же теперь он скажет, что повесть написана не им – ведь это же какой огромный скандал. И тут его ослепила неожиданная мысль. «Черт побери! – подумал Демин. – Да ведь это же попросту ошеломляюще, что мою фамилию такими большими буквами! Кто бы мог подумать, Колька Демин – и вдруг назван писателем. Да ведь я и на самом деле написал последние страницы. Вот бы в нашей Касьяновке были живы мама, Вера, дядя Тихон, Павел Артамонович Долин. Как бы они возрадовались. А если еще вся полностью будет в журнале опубликована эта книга «Ветер от винта»! Он не успел подумать все до конца, оценить все «за» и «против», когда за окном послышались очень знакомые голоса.
– Черт побери, вы только посмотрите, Виталий Федорович, в какой дыре обитает наш друг. А где же основной принцип нашего времени: каждому по его труду. Пора бы нам о нем позаботиться. И куда только смотрят городские власти?
– Городские власти, Сергей Кузьмич, еще не знают, что родился новый большой художник, – раздался в ответ второй знакомый голос.
Демин даже не успел натянуть тапочки на босу ногу.
В тесную его комнату со свертками в руках вошли Батурин и Оленин. Старик проницательными глазами скользнул по его фигуре, остановился на растопыренных бриджах и босых ногах.
– Да, вид у вас отнюдь не парадный. Ну, да ладно.
Первым делом докладывайте, как себя чувствует наша таинственная незнакомка, а ваша жена Фатьма Амиранова.
– Спасибо. Лучше, – повеселевшим голосом ответил Демин. – Температуру сбили, и она пошла на поправку.
– Очень мило, – вздохнул облегченно Батурин. – Ну, а сейчас по поводу вашего успеха мы с Виталием Федоровичем даем небольшой банкетик в вашу честь.
– Так рано? – вырвалось у Демина.
Батурин и Оленин расхохотались.
– Привыкайте, – заметил Батурин, – кто-то из классиков, а может, и не классиков, вымолвил историческую фразу: литература никогда не делалась без водки. А время не уточнил. Вот мы и прибыли на заре рабочего дня, так сказать.
– Но ведь это я должен устраивать банкет, – запротестовал было Демин, но Батурин ласково взял его за локоть и перебил:
– Ладно, ладно. Еще все впереди. Если не возражаете, то с вашего разрешения вечерком мы свезем вас в «Лиру». Там, мой друг, вам понравится.
– Не сомневаюсь, – мягко улыбнулся Оленин.
Они быстро накрыли на стол, выпили втроем две бутылки шампанского. Пока Батурин произносил первый тост, оно успело изрядно выдохнуться. Старик долго говорил о новом поколении писателей, которые, по его мнению, должны прийти в литературу прямо с войны и занять в ней главенствующее место, подпирая грудью и плечом маститых ветеранов, потом он неторопливо рассуждал о мастерстве беллетриста:
– Тост мой, разумеется, за вас, дорогой Николай Прокофьевич, за ваши зоркие глаза, острое перо и горячее сердце. Повесть ваша всех, кто ее прочел до опубликования, подкупила своею свежестью. Вы прошли по целине и показали нам мир, полный ярких красок и необыкновенно сильных чувств, новые благородные характеры, каких в литературе еще не бывало. А ваша Фатьма – просто чудо. Только влюбленный человек может так изобразить женщину. И, вообще, знаете, чем я хочу закончить свой многословный тост? Вот держу я в руке стакан шампанского и думаю: а ведь настоящий писатель не должен на этот напиток походить. А у нас есть такие литераторы. Успех молниеносен, как вылетевшая из этой бутылки пробка… потом он какое-то время победно шипит и пенится. А дальше… дальше, извините меня, это уже не напиток. Так что писатель должен походить на более крепкую и ароматную жидкость – на коньяк.
– Кончай свою речь, Сергей Кузьмич, – прервал его добродушно Оленин, – давайте все же выпьем за прекрасную жидкость. В такую погоду она к месту.
– А что? Я вас заговорил, – спохватился Батурин. – Ничего, состаритесь, будете говорить еще длиннее.
Они пробыли у него не более часа, потому что торопились на какое-то заседание. Перед расставанием Николай все же набрался смелости и спросил:
– Сергей Кузьмич, я в технологии печатного дела слабак, но вы мне скажите, поправочку одну я бы мог сейчас внести?
– Поправочку? – остановился Батурин, потянувшийся было за своей тяжелой белой тростью. – А в чем она заключается, ваша поправочка?
– Да фразу я одну хотел изменить, – задохнулся от волнения Демин, решив, что так ему лучше будет начать тяжелый разговор.
Но Батурин весело расхохотался.
– Смотрите, Виталий Федорович, а из него и на самом деле выйдет большой художник, если он и сейчас думает над улучшением текста. Нет, батенька мой, уже поздно, журнал в ротационном цехе.
На прощанье Оленин сказал: