Михаил Михайлович и Мануков возвратились часа через полтора. Шорохов лежал на лавке в избе. Не поднимая головы, спросил:

— Ну как там?

— Будут судить, — холодно ответил Мануков.

— Шкуровского офицера? Да что вы, господа!

Мануков вплотную подошел к лавке. Его глаза округлились в презрении, лицо было бледным от гнева.

— Не нужно шутить, Леонтий Артамонович, — произнес Михаил Михайлович, тоже приблизившись к Шорохову. — Николай Николаевич знает, что говорит. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, этот герой уже болтался бы на суку. Сейчас его особа и в самом деле неприкосновенна. При нем пакет от Шкуро и еще, как он заверяет, доверительное сообщение лично Мамонтову. А момент для корпуса напряженнейший.

— Бой за Воронеж?

Михаил Михайлович снова настроился на ехидный лад:

— Роднулечка-хорошулечка! Как говорят в этом штабе, не просто бой. Апофеоз! Вам знакомо такое слово, милейший? Оно не из репертуара орудующих аршином и гирей… Корпус покажет, на что способен. Реванш за беды и огорченья.

— За Раненбург, — хмуро вставил Мануков.

Он стоял посреди избы, отрешенно глядя перед собой.

— Завтра какое число? — спросил Шорохов.

— Бог мой! — Михаил Михайлович внимательно всматривался в его лицо. — Побелел, побледнел… папусинька мой, лапапусинька… И все же интересуетесь, какое завтра число? А какое сегодня, мой милый?

— Перестаньте вы, наконец, — снова вмешался Мануков. Михаил Михайлович обиженно умолк.

Но Шорохов вспомнил и без его помощи: 9 сентября. И, судя по их словам, уже началось наступление на Воронеж. Жаль, что так еще долог путь связного. Но, может, кто-нибудь из товарищей раздобыл те же сведения раньше?.. Или связной все-таки сумеет совершить чудо, сегодня придет к своим? Передать хотя бы вот это: полки, наступающие от Грязей, полностью небоеспособны…

— Приветствую, господа! Сколько пережито за минувшие дни! Сколько пережито!..

Шорохов открыл глаза. Избу заливал солнечный свет. Манукова и Михаила Михайловича на лавках не было, в передней половине дома раздавался бодрый голос Никифора Матвеевича Антаномова:

— Судьба опять свела. После таких-то событий! Еще бы! Воюем, как песню поем. Через Дон переправились, вступаем в Воронеж. И, господа, не нам, отставшим на сотни лет от Европы, зажигать революции. Поверьте, большевикам нисколько — ну нисколько! — не жаль ни самого города, ни его обывателей. Еще смеют обвинять нас в жестокости! Но ведь вынуждают на это! Так же, как, угоняя скотину, вывозя казенные склады из местностей, куда идет корпус, сами красные вынуждают казаков отбирать провиант у населения. Большевистская агитация трубит потом о грабежах. А кто толкает на такое дело казаков? Сами большевики… Но — умываться, господа, плотней завтракать. До ужина должно хватить, не обессудьте, — голос Никифора Матвеевича по-прежнему заполнял избу. — Через полчаса выезжаем. Аллюр три креста! Зрелище будет незабываемым. Слышите? — он вошел на ту половину, где Шорохов сидел у стола, распахнул окошко. — Слышите?

Издалека доносился гул орудийных раскатов.

— Узнаю милую по походке, — продолжал Никифор Матвеевич. — И все, все будет чудесно. Поставлю на господствующей высотке, дам в руки бинокль… Вот только большевики станут ли дожидаться? Не удрали бы — вся и забота.

• •

Долго ехали. Помехой был ползущий в том же направлении обоз. Обгонять его удавалось лишь там, где дорога перерезала поля. Шорохова, как и накануне, одолевала головная боль, он, однако, подсчитывал, сколько строевых казаков — на лошадях, при полном снаряжении — охраняет этот поток награбленного, скованы им. За первый час пути вышло больше двухсот человек, держались они пятерками, десятками. Во главе каждой партии находился старшой — значит, выполняли приказ начальства. Безмятежно посмеивались как люди, вполне довольные службой. И такое — когда идет решающий бой?

Наконец отвернули в сторону. Лошади экипажа измотались. Клочья пены срывались с их морд, серые пятна пота проступали на боках, а дорога началась самая трудная: из лога в лог, переваливая холмы. Шорохов никогда еще не видел, чтобы настолько безжалостно гнали лошадей.

Ну вот — остановка. Никифор Матвеевич подбежал к экипажу:

— Прибыли, господа. Дальше пешочком.

За время езды все устали, как от тяжелой работы. Не только Шорохов, но и оба его спутника шли пошатываясь. Никифор Матвеевич подгонял:

— Поскорей, господа, поскорей… Там посидите.

От экипажа сопровождал их еще рыжеусый казачий офицер.

Поднялись по склону безлесного холма. С его вершины была хорошо видна полоска столбовой дороги, рассекающей луга, заросли кустарника, лесочки. Вела она к недальней, верстах в трех от того места, где они стояли, россыпи домов и фабричных труб.

Только теперь Шорохов заметил, что солнце склоняется к западу. День завершался.

Никифор Матвеевич простер руку в сторону дороги:

— Задонское шоссе. Или, если угодно, Московское. Дорога к столице, куда мы идем. Там, — он указал на фабричные трубы, — Воронеж. Позади нас села Ямное, Редное, Подгорное. Ну а позиция красных посредине. Окопы. Во-он там! Видите: местами полоска свежеразрытой землицы. Замаскировать бы комиссарам, да некогда, некогда! Очень уж мы их прижимаем… Отсюда версты полторы. Вы просили, господа, чтобы поближе. Пожалуйста! Если пуля залетит или осколочек, не обессудьте.

Теперь и Шорохов заметил извилистую линию окопа, пересекавшую луг и дорогу.

Михаил Михайлович насмешливо взглянул на Никифора Матвеевича:

— Однако наступаете-то вы на Воронеж, роднулечка, в направлении от Москвы. Это что же? Новая тактика?

— Великодушно прошу извинить, — ответил Никифор Матвеевич. — На Воронеж мы наступаем сразу со всех четырех сторон. С севера генералы Мельников и Толкушкин, с запада и юга — Постовский, с востока полки ведет командир корпуса… Не просто наступаем, господа. Каждая группа — таран. Окружение завершено. Сегодня день штурма.

Справа от них раздался орудийный выстрел. Слева, в стороне города, среди поросшего кустами и редкими деревьями луга, как раз на линии окопа, взметнулся черно-белый столб разрыва. Тотчас казачья лавина вылетела из-за перелеска всего в версте от холма, на склоне которого расположилась их группа, с визгом и свистами помчалась вдоль Задонского шоссе. Орудийные выстрелы участились. То в одном, то в другом месте вдоль линии окопов вздымалась поднятая взрывом земля, от окопов же теперь доносилась винтовочная стрельба, и она становилась все слаженней, но и визг, крики, свисты идущих в атаку казаков усиливались.

И будто невидимые мечи врезались в казачью лавину. Это навстречу ей начали бить пулеметы. Лавина рассыпалась, завернула назад, скрылась за перелеском.