Я тут же взлетел по стремянке наверх и открыл люк.

– Дженкин! – закричал я. – Дженкин, верни моего сына!

Я высунул голову наружу и застыл от удивления. Темное зеленовато-желтое небо. Ряд голых, безлистных деревьев. Сад, в котором не было ни травы, ни кустов, ни цветов – ничего, кроме неровных рядов бледных склизких сорняков. Все вокруг было желтого или серого цвета. Других красок не было. Не слышно ни криков чаек. Ни жужжания насекомых. Ничего. На пляж вяло накатывали морские волны. Только вода почернела от нефти, а от грязной пены исходило слабое свечение. При одном взгляде на море становилось понятно, что рыбы в нем нет. По крайней мере нормальной рыбы.

То место вокруг солнечных часов, где некогда росла аккуратно подстриженная «нава», превратилось в пятно голой земли. Тут я увидел, что через бывшую зеленую лужайку бежит Бурый Дженкин и тащит за руку Дэнни. Две крошечные призрачные фигурки. Должно быть, они спустились с крыши по пожарной лестнице.

– Дэнни! – закричал я, и тот попытался обернуться.

На секунду я отчетливо увидел его искаженное страданием лицо. Но Бурый Дженкин, закашлявшись, только сильнее потянул его вниз с холма. В сторону ручья. В сторону часовни.

Я принялся выбираться из люка на крышу. Но едва попытался это сделать, как меня охватил мучительный приступ кашля, и мне пришлось снова спуститься на стремянку. Я почувствовал, как кто-то осторожно потянул меня за штанину, и увидел поднимающуюся по лестнице Чарити. Она улыбалась мне. Отступившая в угол чердака Лиз была так плотно окутана дымом, что я едва различал ее.

– Если ты пойдешь за ним, Дэвид, ты можешь уже не вернуться. Ни ты, ни он, – сказала Чарити.

– Он – мой сын.

Она улыбнулась и кивнула:

– Знаю. Как и я была дочерью моего отца. И все дети в Фортифут-хаусе были дочерьми и сыновьями.

– Кто ты такая? – спросил я ее.

Она закрыла и снова открыла глаза.

– Может, ты хочешь спросить, что я такое?

– Не знаю, – ответил я.

Подошел Миллер, вытирая глаза носовым платком:

– Послушайте, мои люди только что подъехали. Я прикажу им обыскать территорию. Эта тварь не могла утащить далеко вашего сына.

Я только собирался сказать ему, что они впустую потратят время, обыскивая сад в 1992 году, в то время как Бурый Дженкин забрал Дэнни в далекое будущее, как Чарити подняла руку, заставив меня замолчать.

– Пусть занимается своим делом, – сказала она. – Он ничем тебе не поможет.

– Отпусти меня, – прорычала Лиз. – Слышишь, ты, жалкая паршивка! Отпусти меня!

Чарити оглянулась на нее, кивнула, и Лиз отступила еще дальше в тень.

– Что ты сделала с ней? – спросил я. – Что происходит?

– Ты знаешь, что ее тело занято, – просто ответила Чарити.

– Занято?

– Одержимо – занято – захвачено.

Я поверить не мог, что это говорит Чарити. Но с пониманием кивнул:

– Я видел, как это произошло. Молодой мистер Биллингс объяснил, что к чему.

– А, этот, – улыбнулась Чарити. – Бедняга. Бедный мистер Биллингс. Он хотел всего. Хотел быть святым и грешником, выигравшим и проигравшим. Пока не получил свою великую награду.

– Кто ты? – снова спросил я ее. – Или что ты?

Чарити коснулась моей руки. Она была настоящая, я чувствовал ее пальцы. Ногти у нее были обкусаны. Разве могло существовать более убедительное доказательство ее реальности?

– Я бы хотела сказать вот что, – произнесла она детским заговорщическим шепотом. – Я явилась тебе в виде девочки. Но я больше чем девочка. Древние существовали, обитая в человеческих существах, таких как Кезия Мэйсон и твоя Лиз, таких как Ванесса Чарльз, которая однажды породит Древних, которые выживут. Они пытались прятаться, но иногда выдавали себя. Таким образом ведьм выявляли и сжигали. Хотя сожжение никогда не убивало сидевших внутри них Древних. Каждая ведьма старалась родить трех сыновей, которые стали бы одним целым – Нечестивой Троицей. Сын семени, сын слюны и сын крови. Но некоторые из них, в облике обычных женщин, – тут она очаровательным жестом показала на себя, – некоторые из них рожали детей, которые были больше людьми, чем дочеловеками, но не совсем людьми.

– Ты имеешь в виду таких, как ты? – спросил я, и в горле у меня пересохло.

– Да, – улыбнулась она, – таких, как я. И мы стали теми, кого все называют белыми ведьмами. Женщинами, умеющими исцелять, избавлять от бесплодия, предсказывать будущее, потому что… – ее веки затрепетали, – мы могли путешествовать в будущее и видеть его собственными глазами.

– Но ты же ребенок, – сказал я. – Девочка, а не женщина.

Глаза у нее расширились.

– Ты не должен судить о возрасте по внешнему виду. У самых молодых лиц самые древние глаза.

– Не понимаю. Что ты делала в Фортифут-хаусе? Ты обладаешь такой силой… Но ты была сиротой.

– Да, сиротой, – улыбнулась она. – Но особенной сиротой. Я была сиротой, потому что моя мать умерла во время родов. Я была сиротой, потому что моя мать была разорвана на части, рожая трех моих братьев. Трех моих братьев, понимаешь? Моя мать была одержима ведьмовской сущностью, но сначала она родила меня. Прошло четыре года, прежде чем она родила моих братьев, сыновей крови, семени и слюны. Дом наполнился страшными криками, страшными запахами и мигающими огнями. Конечно, они умерли. Все мои братья умерли. Воздух был для них слишком насыщен кислородом, а вода наполнена веществами, которые они не могли проглотить. Они рассеялись, от них не осталось ни следа. Но, – тут она перекрестилась, – ведьмовская сущность, обитавшая в моей матери, выжила и спряталась в шкафу.

– В шкафу? – спросил я.

Я ни на миг не забывал о Дэнни, но понимал, что слова Чарити очень важны. Я знал, что она поможет мне спасти его. Терпение, – продолжал я говорить себе. – Терпение.

Она кивнула.

– Под лестницей у нас был шкаф, и всякий раз, открывая его, я видела голубой огонь. И вот такое лицо, – она широко раскрыла глаза, с помощью пальцев оттянула вниз нижнюю губу и изобразила детский череп. – Это была моя мать. Та ведьмовская сущность. И однажды к нам домой пришел доктор Барнардо. Он собирал детей. С ним была Кезия Мэйсон. Пока доктор Барнардо разговаривал со старым мистером Биллингсом, я показала Кезии шкаф. Дверца шкафа открылась, и ведьмовская сущность выбралась, обняла Кезию и захватила ее тело.

– Значит, ведьмовская сущность, обитавшая в теле твоей матери, та же самая, что обитала в телах Кезии Мэйсон и Лиз?

Она кивнула.

– Но, если Кезия была так связана с тобой, как она могла позволить Бурому Дженкину забрать тебя?

– У ведьмовской сущности нет человеческих чувств. У нее совсем нет сердца. Это всего лишь сущность. Или тварь вроде осьминога, краба или паука.