озёр, манила нежной зеленью высоких трав, спелой желтизной злаков; а то, что оба поначалу приняли за свежевыпавший снег и удивлялись, почему он не тает при такой температуре, оказалось плантациями травы, отцветающие коробочки которой были наполнены нежнейшим белым пухом, который при ближайшем знакомстве набивался в волосы, глаза, забирался под одежду и щекотал тело, забивался во все самые незначительные щели в машине и даже в бак с горючим. Ош и Ив давно сняли маски, потому, что не было в них смысла, и запахи степного разнотравья кружили голову — эта степь была чемпионкой по обилию пряных трав. И она не была плоской, какой казалась на первый взгляд: она неспешно переливалась с одного пологого склона на другой; кое-где по ней змеились чистые ярко-голубые ручьи, кое-где лентами растягивались по долинам небольшие леса. Минуя их все и избегая низин, уродуя цветущую поверхность степи, след гусениц тяжёлой машины тянулся всё дальше и дальше туда, куда опускалось понемногу весёлое жёлтое солнце.

В сумерках Ив включил фары, и сразу же остановил машину: на их свет устремились насекомые, ночные птицы и мелкие зверьки, которые с писком и криками бились об источник света. В небольшой ложбине Ош установил защитное поле, и они с Ивом принялись за свой скудный ужин.

— А мне нравится здесь. — Мечтательно произнёс Ош, с аппетитом жуя пластинку похожей на гематоген массы. — Не нужно думать ни о чём, кроме того, чтобы выжить. Так легко на душе.

— Согласен, лёгкость необыкновенная, особенно в желудке. — Согласился Ив. — Но мне тоже нравится.

— Что будешь делать на Корте, мероканец?

— Не знаю. Это решит мой Дом. А вообще-то я не загадываю так далеко; я должен спасти Шена, а потом — убить Лавайра. Это программа максимум.

— Скромненько и со вкусом. — Усмехнулся Ош. Ив протянул ему таблетку воды:

— А ты что хочешь делать?

— Не знаю. Я знаю, чего я не хочу: я не хочу быть кипом, и не хочу той судьбы, что ждала меня на Кинтане… да и теперь ждёт, не смотря ни на что. Если приложить усилия, прогнуться в нужных местах, снова отслужить десять лет в Челюсти, всё наладится. Только я не хочу. И альтернативы не вижу.

— Что именно тебя возмущает так?

— Опека со стороны женщин. Полное отсутствие выбора. Я чувствую, что могу сам строить свою жизнь и свою судьбу, что я в состоянии сам решать, что я хочу, чего не хочу, и как мне быть дальше. Мне претит мысль о том, что из-под крылышка леди Арины я перейду под крыло леди Какой-то, которая будет диктовать мне всё, вплоть до того, что мне есть и пить. Я никогда не был свободен, понимаешь? Никогда до того момента, как принял решение лететь на Грит с тобой. В тот момент я был самим собой, и не могу теперь отречься от этого чувства. Я хлебнул свободы. — Он грустно усмехнулся. — Это такая отрава для того, кто не пил её с детства, как ты! Ты всё равно меня до конца не поймёшь, а вот киборг, которого ты забыл — он понимал. Знаешь, я часто осуждал своего отца, но я понимаю его, теперь понимаю. Его любовь к Рэа Лите тоже была свободой, и я не могу теперь судить его. Тем более, что я сам…

— Любишь мероканку? — Спросил Ив. Ош посмотрел на него, чуть приподняв светлые брови:

— Как ты догадался?

— Просто подумал так. Кто она?

— Не хочу говорить. Она не любит меня, и никогда не полюбит, они не любят нас, кипов, и думаю, это правильно. Я знаю многих кипов, сходивших по мероканкам с ума, это какое-то наше расовое проклятие. Но мероканок, любивших кипов, известная Вселенная знает только двух. И обе они любили не меня.

— Значит, это реально.

— О, нет, мой друг! — Воскликнул Ош. — Ты не знаешь, какая это мука — безответная страсть, и ты не знаешь, как жадно моё сердце ищет надежду. Оно готово увидеть её даже в твоей вежливой фразе, не поверишь, но это так. Безнадёжность вылечит меня скорее, я это знаю.

На это Ив не нашёлся, что ответить. Несколько секунд они сидели молча, слушая инопланетную ночь. Ив думал про лорда Рэна, которого хотел видеть своим другом, но не смог уберечь. Он понимал, что такое быть не свободным — он слишком хорошо помнил Гонвед, — но спорить с Ошем не собирался.

— Когда я был маленьким, — сказал он наконец, — я видел кортианина, которого усыновил мероканский Дом. Там такая жуткая штука приключилась, он спасал жизнь мероканского мальчика и нарушил какие-то законы своей Касты, за что ему грозила смерть. И мероканский Дом нашёл компромисс.

— Берегись, мой друг. — Дёрнул светлыми бровями Ош. — Единственный мероканский мальчик, доступный моему альтруизму — это ты.

— И от чего ты хочешь спасать мою жизнь?

— Это мы устроим! — Засмеялся Ош. — Легко!

Ночь оказалась светлой и очень короткой: солнце ненадолго скрылось за горизонтом и появилось снова совсем недалеко от того места, где зашло. Утренняя степь дышала свежестью и первозданным покоем. Светлеющее небо расцвечивалось самыми дивными красками. Ехать по утренней степи было самым настоящим наслаждением: встречный ветерок так приятно освежал и оживлял немного помятые спросонок лица. Ив давно освоился с машиной и лихо вёл её, всё прибавляя и прибавляя скорость. Громоздкое с виду сооружение на деле было очень манёвренным. Лихо одолев болотце, ещё раньше развороченное гусеницами, машина взлетела на горку и остановилась: степь закончилась, а с нею закончилось и их короткое путешествие.

Вряд ли на какой-нибудь известной Иву и Ошу планете существовала земля более просторная и величественная, чем эта! От широты пространств, открытых взору, захватывало дух. Горная страна, которая встречалась здесь с холмистой степью, поросла багряно-изумрудными лесами, белоствольными и радостными, как и степное разнотравье. Горы были увенчаны изрезанными ветрами скалами, похожими на что угодно, только не на естественные образования. Горы и леса тянулись, насколько хватало глаз; где-то было солнечно, где-то по поверхности земли бежали тени облаков, некоторые из которых проливались на землю косыми полосами дождей — и всё это было видно с того места, где остановились Ош с Ивом, чувствовавшие себя маленькими, но счастливыми безо всяких причин. Ветер ласкал их по-прежнему, теперь полный иных, лесных ароматов, и под его прикосновениями их не тревожило даже то, что перед ними лежал обширный космопорт, куда уходили и где терялись следы гусениц — цель их пути.

Ва ушла к себе, а Анна осталась, чтобы ещё поплавать и прийти в